С койотом Йотом – ещё хуже, чем с Грифом, он сразу же начинал рыдать и тереть столы.
Барсукот даже как-то сходил к Стрижу Парикмахеру в «Стригучий лишайник» – не столько для того, чтобы вычесать колтуны, сколько для того, чтобы обсудить с ним шерсть каракалов. Но Стриж, услышав про нестриженые кисточки на ушах вольной кошки, пришёл в неистовство и только пощёлкивал клювом и выкрикивал: «Стриг бы стриг! Стриг да стриг бы! Стриг бы уши нестриженой кошки!»
И вот он здесь. На пороге мышепсихотерапии, в которую не верит. Он теперь ни во что не верит, он…
– Заходите, Барсукот! – послышался высокий и тонкий голос психолога. – Не стойте под дверью. Я вас прекрасно чую.
Барсукот провёл лапой по взопревшему лбу, размазав наспех нарисованные барсучьи полоски, и зашёл в кабинет.
– Рада вас видеть, – без всякой радости сообщила Мышь, зябко кутаясь в паутинную шаль. – Чем я могу вам помочь?
– Ничем, – честно ответил Барсукот и принялся ковырять лапой песок в лотке.
Он напомнил ему пустыню Дальнего Редколесья, этот песок. И так отчаянно, так непреодолимо захотелось ему эту далёкую пустыню присвоить, сделать своей собственной территорией… чтобы дикая каракалка Каралина на другом конце бескрайней земной доски уловила его мужественный запах, его призыв…
– Что вы делаете?! – взвизгнула Мышь Психолог. – Вы пометили мой песок для мышепсихотерапии!
– Извините. Я сейчас тут всё зарою как было, – смущённо пробормотал Барсукот. – Просто мне так захотелось выплеснуть свои чувства!..
– Ладно, – Мышь немного смягчилась. – Вы решили выплеснуть свои чувства в мой лоток с песком, – она сделала пометку в берестяном блокноте. – А теперь попробуйте дать своим чувствам название.
– Безответная любовь, – не задумываясь сказал Барсукот.
Мышь с сомнением покосилась в лоток.
– Моя любимая кошка не отвечает на мои сообщения.
– Вы ждёте ответа от кошки, а ответа всё нет, – кивнула Мышь.
– Каралина меня забыла!
– Вы чувствуете себя отвергнутым.
– А вдруг она полюбила другого?
– Она наверняка уже снюхалась с более крупным самцом. – Мышь Психолог отложила блокнот и ритмично замахала забинтованным хвостом перед носом Барсукота.
– Она такая ветреная и дикая… – Барсукот зачарованно уставился на кончик мышиного хвоста. – Она как ветер в саванне… – Он заурчал на второй громкости блаженства.
– Она просто кошка драная! Ей надо сделать кусь!
– Что?! – от неожиданности Барсукот перестал урчать и выпустил когти.
– Кусь! – заверещала Мышь и попыталась укусить себя за ритмично подёргивающийся хвост.
Бинт соскочил, и на кончике мышиного хвоста Барсукот явственно различил яркую красную точку. Такую же двумя днями ранее он видел на хвосте у впавшей в спячку жирафы.
– Я думаю, мне лучше зайти в другой раз. – Барсукот осторожно попятился к выходу.
– Нет… в этот раз!.. Кусь в этот раз!.. Кусь котика за хвостик – и хвостика нет!
– Я не котик…
Мышь оскалилась и, дико вращая воспалёнными бусинками глаз, бросилась на хвост Барсукота. Тот ловко увернулся, выскочил из кабинета психолога, запрыгнул на ближайшее дерево и оттуда, с верхушки голого клёна, установил наблюдение за Мышью. Она выбежала за ним следом, предприняла пару безуспешных попыток вскарабкаться на клён, после чего принялась суетливо носиться вокруг ствола и выкрикивать «кусь!». Паутинная шаль нелепо развевалась над её головой. Психолог напоминала сельскую собачонку, преследующую сельского котика.
