Увы! Я не догадывалась о главном: чтобы перенять красоту, надо было не забывать о ней, заботиться, не упускать её из виду. Но мне казалось куда интереснее смотреть в зеркало или в окно, или на экран телевизора. Моя же красавица всегда держалась где-нибудь в тени: в углу кухни у плиты или за швейной машинкой. И я лишь краем глаза замечала, что с годами лёгкая походка её становится всё более неуверенной, а ловкие руки то и дело ищут, на что опереться. Она уже с трудом вынимала из духовки маковые рулеты, и всё реже слышалось уютное стрекотание швейной машинки. Близорукие глаза её наполнялись усталостью и печалью, и только при взгляде на меня в них загоралось прежнее ласковое оживление. А без меня она говорила маме: «Не хочу я умирать! Зачем? У меня дети хорошие, внуки хорошие… Я бы вам ещё помогала, хоть бы сидя!»
Помню день, когда глаза моей красавицы закрылись. Меня будто ударили в лицо. Не веря глазам, я смотрела на знакомо сложенные руки, но ловкие пальцы больше не шевелились. И родинка на левой щеке – там же, где и у меня – была неподвижна. Сквозь слёзы я различала ласковые линии её бровей и губ, ясные очертания лба, носа и подбородка, и не могла наглядеться. Её навсегда застывшая красота вдруг поразила меня – как раз тогда, когда любящая меня красавица безвозвратно ушла.
Но почему, почему она так поступила со мной?! Вот так молча, безо всякого предупреждения?!
А через несколько дней, когда маме случилось остаться в квартире одной, она вдруг ясно услышала знакомые шаги – такие чёткие и бодрые, словно красавица, как когда-то, сновала из кухни в кладовую, готовя новогоднее угощение. В испуге мама выскользнула из квартиры – позвать кого-нибудь из соседей, чтобы вместе обойти все комнаты. Но везде уже царила прежняя тишина. Красавица деликатно удалилась…
Я долго надеялась увидеть её во сне, но всё напрасно. Видимо, она не решалась отвлекать меня от земных дел, считая их исключительно важными. А тем временем тихо и незаметно исчезли её старенький фартук и простой алюминиевый крючок. Письма, написанные чуть отдельно стоящими буквами, затерялись ещё раньше. И лишь мягкий коричневый жакет, казавшийся прежде таким нарядным, ещё долго висел в прихожей, беспомощно сгорбившись, но наконец пропал и он…
Конечно, я не забыла свою красавицу – просто стала реже думать о ней. И с годами мысли приносили уже не боль, а светлое сожаление. Или когда покупали кухонный комбайн или мультиварку, мелькало в голове: вот бы она удивилась! А иногда казалось: на самом деле она не исчезла и, сколько бы лет ни прошло, по-прежнему любит меня где-то в дальней дали.
И вдруг однажды я всё-таки увидела её во сне! Через множество лет, через целую вечность, в другом веке она вдруг очутилась на моём пороге – у двери моего нового, никогда ею не виданного жилья.
Я даже не сразу узнала её. Нет, она ничуть не изменилась: те же седые, чуть вьющиеся волосы, гладко причёсанные и скреплённые простым гребнем, те же ясные, ласковые линии лица и уверенные движения. Удивителен был только её наряд: длинное тёмное, в мельчайшую крапинку платье, скроенное каким-то летящим фасоном, а поверх – лёгкий салатовый плащ с поясом, карманами и крупными пуговицами. Она как раз застёгивала этот плащ, явно куда-то собираясь. Сосредоточенная, поглощённая какими-то мыслями, моя красавица выглядела непривычно строгой, значительной, даже… статусной, что ли?
