Полюбив, красавица тут же принялась всячески ублажать меня и исполнять все мои прихоти. Она пеленала и убаюкивала меня, поила и кормила, развлекала и успокаивала. Она умела так дуть на сбитые коленки, что мазать зелёнкой было не больно, и знала колдовской заговор: «Икота, икота, перейди на кота!». Она водила меня к зубному врачу и, когда отпускала мою руку, докторша сердито говорила: «Да не бойтесь, цел будет ваш ребёнок!» Она рассказывала, как в детстве играла с подружками: завидев на улице красивую девушку, полагалось раньше всех крикнуть: «Моя! Моя барышня!» И считалось, что красота перейдёт к тебе. Вот почему моя красавица была такой красивой.
Она шила платья моим куклам и писала мне письма в пионерский лагерь: буквы в старательно выведенных словах стояли чуть отдельно друг от друга. А встречая меня на остановке после школы, первым делом вынимала из кармана мытое яблочко в салфетке. Она не вмешивалась в мои дела. Ни разу я не слышала от неё: «Как там уроки на завтра?» или «Не пора ли садиться за гаммы?» Если же приходилось посылать меня за хлебом, она терпеливо дожидалась, пока я дочитаю главу фантастического романа или закончу важную телефонный беседу с подругой.
Чтобы угодить моему капризному аппетиту, красавица вдоль и поперёк изучила толстенную «Книгу о вкусной и здоровой пище». Кстати, в свободное время она обычно готовила. Я, правда, не понимала этого её пристрастия к газовой плите, гремучим чёрным сковородкам и кривенькому сбивальному венчику.
Меня красавица считала идеалом во всех отношениях. Её одинаково восхищали мой скромный рост, форма пальцев и родинка на левой щеке – там же, где и у неё. Она даже стала носить очки, чтобы лучше видеть всё это. А ещё ей хотелось, чтобы мной восхищались и все остальные. Как-то раз, проходя по двору с нотной папкой и поздоровавшись с соседками на лавочке, я услышала вслед знакомый, исполненный гордости голос: «На пятёрки и в школе, и в музыкальной!» Со вздохом я дополнила картину: «А сегодня двойка по специальности!» То был редкий случай, когда красавица обиделась…
Улучив минутку, она тут же принималась вязать мне кружевные гольфы из белых катушечных ниток или узорные шерстяные кофточки, которые мама запрещала носить в школу – слишком уж они были весёлые и нарядные. Кроме того, моя красавица умела так соединять кусочки старых маминых платьев и блузок, что знакомые, увидев меня в обнове, восклицали в один голос: «Да ты как из журнала!» А однажды, чтобы пополнить мой гардероб модными брюками клёш, красавица осмелилась покуситься даже на папины, лишь слегка поношенные брюки! И только собственные платья она не могла ни разрезать, ни перелицевать ради меня: ведь их было так мало, что каждое она снашивала до ветхой тряпочки.
Со временем она задумала передать мне и собственную красоту, решив, что ей самой она уже ни к чему. Поэтому красавица стала носить только тёмные платья, туфли без каблуков и простой гребень в волосах. Она начала сутулиться, чтобы скрыть свою стать и грацию. Но красота покидала её слишком медленно, и я, подрастая, всё-таки замечала, как распущенные на ночь поседевшие пряди завивались упругими кольцами, как плавно руки её месили тесто, чтобы вскоре вынуть из печки румяные пироги и маковые рулеты, и как ловко пальцы с иголкой прокладывали ровные стежки на моих будущих платьицах, юбочках и сарафанах. И даже морщины, которыми ей удалось обзавестись, не могли исказить ласковых линий её бровей и губ, ясных очертаний лба, носа и подбородка. И я не сомневалась, что вся эта красота, как и сердце моей красавицы, навсегда принадлежит мне.
