Когда от музыки дурной и от солнышка, что крепко припекало даже сквозь светофильтры, Витю Харитонова окончательно разморило, тогда-то бортовой передатчик сорвавшимся от крика голосом дежурного офицера приказал запускать машину. Сделать это было недолго, поскольку второй пилот Сашка Зяблин и борттехник Миша Снегирев в компании двух командированных из Кундуза офицеров бортового узла связи, расположившись на порожних ящиках из-под ракет в тенечке возле шасси, ожесточенно резались в «очко» на чеки Внешпосылторга. Капитан Зяблин обычно побеждал в этой нехитрой игре, но нынче ему отчаянно не везло. Командированный лейтенант из Кундуза уже выиграл у него десять рублей – месячную солдатскую зарплату. Так что, когда в открытом блистере появилась дремотная физиономия командира, а следом послышалась и обычная его команда «по коням», Зяблин, презрительно сплюнув в сторону победителя сигаретный окурок, с радостью полез на борт. Вслед за ним потянулись остальные.
Пока полковник поспешал к «иволге», экипаж проверял заряд аккумуляторных батарей, запускал и выводил на режим малого газа и вновь проверял систему после включения генераторов постоянного тока, грел движки, изготавливая двенадцатитонную махину к стремительному броску в ущелье, в самое пекло войны.
Понимая, что лететь нынче придется, может, не один час в самых что ни на есть жестоких условиях, Витя еще с утра распорядился заправить и расходные, и подвесные топливные баки, да еще четыре бочки авиационного керосина на всякий случай залил, закрепил их в дальнем углу грузового отсека. Проследил, чтоб солдатики из роты обеспечения аккуратно снарядили все четыре блока подвески ракетами, ленты пулеметной не жалели, нескольких барабанов для пехотного гранатомета «Пламя», ну и «РПК»[22] не забыли с аэродромным техником в придачу.
Тем временем вслед за полковником спешили к «иволге», придерживая рукой фуражки (а может, и собственные головы), попавшие только что под раздачу люлей на совещании в штабе комэск 262-й эскадрильи майор Викторов и капитан Казанцев из 716-й отдельной роты связи. «У вас, друзья, геморрой уже не только в жопе, но главным образом в голове», – подвел итог разбора полетов полковник и предложил виновным командирам самим растрястись на «боевых». Замыкал процессию полковничий порученец Паша Овечкин со спортивной сумкой через плечо, в которой хранился у него сухпаек: китайский термос с чифирем, несколько бутербродов с сыром в вощеной бумаге, военторговские сушки, кулек «раковых шеек» и пол-литра дагестанского коньяка «Дербент». За неуставную курчавость рыжей шевелюры, вытянутое лицо и созвучие фамилии Пашу за глаза и прилюдно называли «Овца». А он и не обижался. Смотрел на ребят добрым овечьим глазом с рыжими же ресничками и только улыбался в ответ. За доброту его, расторопность и собранность полковник ценил Пашку Овечкина. И таскал с собою повсюду.
Набилось их десять человек.
Взлетели.
От Баграма до ущелья курсом на северо-восток всего-то километров двадцать. «Иволга» отмеряла их лопастями несущего винта, слегка завалив нос и приподняв хвост, на номинальной, инструкцией предписанной скорости, за десять минут подняв командирский пункт управления на три с половиной тысячи метров.
С полными-то баками, да в другое-то времечко можно не то что до Термеза, но и до Душанбе долететь, выпить нормальной русской водки с черным хлебушком, селедкой жирной, тихоокеанской, пловом отъесться с шашлыками бараньими, дыней медовой усладиться. Новости посмотреть о том, как колосятся наши нивы, а счастливые советские воины помогают благодарным афганским крестьянам рыть арыки и возводить мосты. Посмеяться над новостями такими, выматерить от души их создателей. Поглядеть на девчонок в коротких платьишках. Может, какую из них даже и укатать. И сразу – назад. Туда, где «брюшнячок», гепатит, мясо, говно, смрад. Туда, где человеческая значимость, жизнь, дружба и любовь имеют совершенно иной накал, иную пробу. Равно как и человеческие грехи. Всё контрастно. Всё зримо. Несравнимо.
