– А Петька говорит, что он на маме поженился, потому что она тёти-Надина подруга, – ничтоже сумняшеся заявила девочка.
Николай резко остановился. Следовало раз и навсегда выбить подобную чушь у ребёнка из головы.
Не хватало ещё, чтобы она это дома повторила!
Ну и вообще…
– Так! Значит, чтоб я больше этой ерунды никогда не слыхал! Понятно тебе?!. – жёстко, глядя прямо в глаза Наташе, произнёс он. – Иначе всё матери расскажу! И вообще, дружба врозь у нас с тобой пойдёт! А Петьку твоего увижу, так уши ему надеру, что на всю жизнь запомнит, как языком молоть!.. Уяснила?
– Уяснила! – пролепетала напуганная Наташа.
Больше уже до самого Дарьина ни тот, ни другая не произнесли ни слова.
Молча шагали они по пыльной дороге, каждый думая о своём.
Вера Денисова, мать Наташи, торопливо шла по главной дарьинской улице, направляясь в поселковый Дом культуры. Была она одета в ситцевое платье лимонного оттенка, очень шедшее к её миловидному лицу и делавшее Веру совсем юной, почти девочкой.
Она приблизилась к старому дворянскому зданию с облупленной краской когда-то розового, а теперь просто грязного цвета и, потянув находящуюся между двух потрескавшихся колонн скрипучую дверь, исчезла, будто провалилась, в тёмном пространстве коридора.
В коридоре этом следовало свернуть направо, пройти вдоль актового зала (бывший бальный), ещё раз повернуть, и тогда уже там, в правом крыле здания, обнаруживалась дарьинская библиотека, куда, собственно, и стремилась Вера.
Зарывшись в книжки, за библиотечным столом сидела Надя Антонова, любимая Верина подруга аж с шестилетнего возраста, с тех пор, как они сделали свой первый совместный секрет, то бишь вырыли в укромном месте на берегу Пусти ямку, положили туда ракушку, целлулоидную куколку, перочинный ножик со сломанным лезвием, копеечку, пустой лекарственный пузырёк, ещё какие-то не менее важные мелкие вещи и накрыли всё это богатство стеклышком с тем, чтобы впоследствии, наведываясь сюда, заботливо очистив прозрачное стекло от нанесённого ветром песка, с удовлетворением любоваться сквозь него на свой, никем не тронутый (дружный вздох облегчения!), драгоценный секрет.
Давно это было. Теперь Надя совмещала сложные обязанности заведующей Домом культуры и библиотекой, что, впрочем, удавалось ей без особого труда, учитывая пока ещё недостаточно развитую социальную активность не шибко сознательных граждан посёлка Дарьино.
Надя подняла голову и, увидев входящую подругу, радостно улыбнулась.
– Вера! Хорошо, что ты зашла! – певуче произнесла она.
Голос у Нади был чуть-чуть хрипловатый, выговор мягкий, от этого речь её казалась насыщенной какой-то особой, неповторимой мелодикой.
– Смотри, что я тут вычитала, – блестя глазами, говорила она. – Помнишь блоковский вечер, который мы в прошлом году делали?
– Ну, помню, – усмехнулась Вера неизменному энтузиазму подруги.
Ещё бы ей было не помнить! Они, дурёхи, даже на радостях сфотографировались в тот день. Не подозревали, что из-за этого никем не санкционированного вечера у них обеих случится куча неприятностей. На следующее же утро оказалось, что выбранный ими Александр Блок – кандидатура для подобного мероприятия крайне неудачная, то бишь весьма сомнительная фигура. И стихи его, соответственно, тоже отнюдь не рекомендовались для публичного чтения. В общем, кто-то сообщил об этом вечере в город, приезжала комиссия, разбиралась. В результате она получила строгий выговор от Аллы Петровны, своего директора, а Надя чуть вообще не полетела с работы, только из-за мужа и удержалась, Николай её еле отстоял.
