– Не может быть! – живо воскликнула Надя. – Значит, Пал Егорыч всё же уходит?
– Ну да, на пенсию, с почётом, – подтвердила Вера. – Во мужик! Настоящий. Сказал, кроме Антонова никого на моём месте не будет, так и сделал!
Надя задумчиво покачала головой.
– Знаешь, даже не верится, – сказала она. – Что-то тут не то…
– Почему? – удивилась Вера.
– Да как тебе сказать… Коля, ну ты же знаешь… он красивый, честный… а теперь его ещё к тому же начальником делают… Как-то уж больно складно. На какую-то сказку похоже. Разве так бывает?
– Фома неверующая! – рассмеялась Вера. – Значит, бывает. Всё уже, я приказ в конторе видела. Я же тебе говорю, он завтра должен на инструктаж ехать. Ну и что ж, что сказка?!. Мы родились, чтоб сказку сделать былью, ты разве забыла?.. А потом, кого ещё назначать-то? Не Сапрыгина же. Он весь колхоз по миру пустит…
Она внимательно всмотрелась в глаза подруги.
– Ты чего, расстроилась, Надь? Муж на повышение пошёл, радоваться надо, гулять!.. Беги, давай, на стол накрывай!.. Или тебе всё равно?
Надя с грустной усмешкой пожала плечами, непохоже было, что новость так уж её радует. Она заметила удивлённый взгляд Веры, опомнилась, небрежно пожала плечами.
– Я его теперь вообще видеть не буду!.. – сказала она. – Его и раньше-то, сама знаешь, дома не застать, а теперь и подавно. Он и сегодня небось вернётся заполночь. А завтра они с Мишкой с утра на рыбалку двинут. Может, тогда завтра и отгуляем, а?
– Завтра так завтра! – легко согласилась Вера. – И вправду, Надь, завтра лучше, без спешки, красивый стол соберём, позовём всех, посидим от души, попоём… Обожди, завтра какое число?
– По-моему, двадцать второе. Надо же!..
Надя всё не могла успокоиться, переваривала новость.
– Теперь, может, хоть Дом культуры приведём в порядок!.. А то переименовать переименовали, а как был клуб, так и остался, вон всё сыпется, валится…
– И школу надо отремонтировать, – озаботилась Вера.
Она работала в дарьинской школе учительницей немецкого языка, считалась там редким и ценным специалистом, других иностранных языков в школе не преподавали.
В поселковом совете её тоже ценили за отзывчивость и деловитость. Пал Егорыч нередко просил помочь при составлении какой-то важной бумаги, так что Вера была в конторе своим человеком, потому зачастую и узнавала всякие новости раньше остальных.
– А то мне уже стыдно было в конце года в класс заходить, штукатурка на голову падает, – в сердцах проворчала она.
Вера снова поймала тревожный взгляд подруги и тут же мысленно отругала себя за то, что забыла спросить про самое важное. Ведь Надя опять была у врача, вчера только вернулась.
– Ну чего доктор-то сказал, Надь?
– Ничего нового, – печально покачала головой Надя. – Пустое это всё. Не буду я больше по докторам ходить, хватит. Не могу я родить, Вер. И не смогу никогда…
Она вроде бы хотела сказать что-то ещё, но смолчала. В её больших тёмных глазах появились слёзы.
Вера почувствовала, что и у неё тоже глаза на мокром месте. Она искренно жалела подругу и мучилась от того, что ничем не может помочь ей.
В последнее время она всё чаще ловила себя на том, что испытывает невольное чувство вины перед бездетной Надей из-за того, что у неё подрастала Наташка. Она даже старалась как можно меньше упоминать о дочке в Надином присутствии, чтобы не травмировать её лишний раз. Но получалось плохо, нарочито, и Надя, чувствуя это, сама в свою очередь расстраивалась из-за Вериных неумелых попыток проявить по отношению к ней особую тактичность.
