Осокин повернулся к Голубеву.
– Честное слово, я не знаю, что всё это значит, и как нам быть, но теперь… Ты командир.
От этих слов Голубев слегка растерялся. Действительно, теперь он за старшего, и ему решать не только за себя, но и за всех остальных.
В горле сразу пересохло.
Голубев сел на лавку и слегка охрипшим голосом подозвал Трохина.
– Троха, принеси чаю.
Трохин молча кивнул и пошел на кухню. Буквально через полминуты он вернулся весь бледный и, заикаясь, пробормотал:
– Там Смирнов…
– Что Смирнов?! – взвизгнул на него появившийся откуда-то Катышев.
– Заткнись! – заорал на него в ответ Голубев, потом повернулся к Трохину.
– Что случилось, Троха?
Тот, уже спокойнее, объяснил:
– У Смирнова нож в животе.
– Чёрт, – глухо простонал Голубев.
– Ещё один, – констатировал Осокин.
Остальные молчали.
«Что же это такое?!» – подумал Голубев. Он словно затормозился – в голове не было ни одной толковой мысли. Его взгляд, блуждающий по комнате, наткнулся на Конева. Тот пожал плечами:
– Надо выносить.
«Да, надо выносить», – тупо повторил про себя Голубев.
Он встал и, пытаясь придать голосу как можно больше твёрдости, сказал:
– Трохин, Латышев, несите Смирнова. Снег, ты с Москалёвым – выносите старшину.
Снегов опять пробурчал что-то, но встал с табуретки.
В этот момент Голубев услышал, такой знакомый ему, звук передёргиваемого затвора.
Из спального вышел Катышев с автоматом в руках. Глаза его бегали полубезумно, палец лежал на спусковом крючке.
– Я ухожу, – хрипло сказал он.
Услышав шорох, он повел стволом автомата.
– Не дергайтесь, мужики. Я спокойно уйду. Вы мне и на хрен все не нужны. Можете оставаться здесь и передохнуть, как мухи. А я уйду и буду в шоколаде, – он хихикнул. – Если не будете дёргаться и мне мешать, – резко нахмурившись, он вперил злой взгляд в Осокина, – Особенно ты, понял?
Направив ствол автомата в грудь Осокину, он на высокой ноте крикнул:
– Понял?!!
– Понял, – буркнул Осокин.
Голубев вдруг заметил, как дрожат руки у Катышева. «Чуть дёрнет спуск, и здесь будет мясо», – мрачно, но в то же время как-то спокойно подумал он.
– Уходи, – сказал он Катышеву. – Ты здесь тоже никому не нужен. Вали.
Срез ствола дернулся в его сторону.
– А ты, Голубь, не хами. Ишь, начальник нашёлся. Уйду и без твоих стонов.
– Вали, – глухо повторил Голубев.
Он увидел, что Москалёв тянется к автомату, который кто-то из собравшейся уходить смены бросил на скамейку. «Не надо, – пронеслось в голове. – Пусть уходит…»
Москалёв все-таки дотянулся до автомата, но взять его не успел. Катышев плавно, по кошачьи развернулся и… Короткая очередь, раздавшаяся в небольшом замкнутом пространстве долбанула по барабанным перепонкам. Москалёв согнулся пополам, закрыв руками живот. Колени его подломились, и, так и не издав ни звука, он ткнулся головой в пол.
– Я же просил не дёргаться! – взвизгнул Катышев. Руки его дрожали ещё сильнее.
Голубев тупо смотрел на лежащего неподвижно Москалёва. В голове носилось: «Я же просил – не надо. Я же просил…»
Одиночный выстрел разбил сгустившуюся было тишину.
Голубев вскинул голову. Кто?
Смешанные с кровью мозги Катышева забрызгали стену. Правой стороны его лица теперь просто не существовало. Ещё пару мгновений он стоял на ногах. Так и не выпустив из уже мёртвых рук автомата, он, не сгибаясь, словно деревянный, рухнул на пол.
Взгляд Голубева растеряно метнулся по комнате.
Трохин осторожно положил автомат на стол и пошёл на кухню.
