– Все равно попробуйте. Овцы не замерзают, – может, и вы продержитесь. А кому не по нраву тесная компания, пусть гуляет всю ночь, его никто не потревожит – лишь бы не уходил за линию постов. Если двигаться все время, не задубеешь. Разве что притомишься малость к утру. – Он снова осклабился.
Я отдал честь и пошел к своему отделению. Мы собрали все съестное и разделили поровну, и мне досталось меньше, чем было в запасе раньше. Кое-кому не хватило ума взять чего-нибудь в дорогу или не слопать по пути. Но несколько галет и горсть чернослива всяко лучше, чем ничего. Заметно успокаивает желудок.
Помог и овечий трюк. Вся наша секция, три отделения, сбилась в кучу. Я не дал бы хороших рекомендаций такой ночевке. Когда лежишь с краю – мерзнет бок, залез в толпу – тепло, но всяк норовит пихнуть локтем, закинуть ногу или обдать запахом изо рта. Так и мигрируешь до утра, точно броуновская частица, и никаких шансов выспаться. Ночь растягивается на сотню часов – сущая пытка.
А на рассвете привычные вопли: «Подъем! Галопом!» – и инструкторские палки метко прикладываются к округлостям, выступающим из «отары». Потом физо, разминка. Окоченевший, точно труп, курсант не верит, что он способен дотянуться пальцами рук до мысков ног. Но все же получается, хоть это и мука мученическая, и через двадцать минут он уже шагает в походной колонне, ощущая себя разве что малость постаревшим.
А сержанту Зиму все нипочем. Этот гад даже морду побрить ухитрился.
Солнышко согрело нам спину, и Зим скомандовал: «Запе-вай!» Вначале пели старое: «Полк Самбры-и-Мааса», «Пушки катятся вперед», «Чертоги Монтесумы»[15], потом нашу «Каппехову польку» – эта мелодия заставляет ускорять шаг вплоть до бега. Зим не обладал музыкальными талантами, разве что орать был горазд. Зато Брекинридж оказался классным запевалой, с красивым и сильным голосом; так что фальшивые рулады сержанта нашему хору не сильно вредили.
Строевые песни бодрили нас и придавали резвости. Но на пятьдесят миль, конечно же, их живительной силы не хватало. Как-никак мы выдержали долгую ночь, а перед ней был бесконечный день.
А потом был строевой смотр, и несколько салаг, не успевшие побриться за целых девять минут между завершением похода и построением, получили от Зима взыскание. Самые слабонервные написали в тот вечер рапорта. Я и сам подумывал насчет отставки, и удержали меня только дурацкие шевроны рекрут-капрала, которые с меня еще не сорвали.
А ночью нас подняли по тревоге и объявили двухчасовую готовность.
Со временем я научился ценить этот добрый домашний уют – когда под открытым небом тебя согревают два-три тела; потому что через четыре месяца меня высадили голым в канадских Скалистых горах, на совершенно дикой территории, и пришлось преодолеть сорок миль. Я тогда возненавидел армию всеми потрохами.
Впрочем, вернулся я не сказать что в плохой форме. Пара не самых бдительных кроликов и от голода меня спасла, и от холода – я намазался жиром пополам с грязью, а из шкурок соорудил что-то вроде мокасин. Оказывается, с помощью острого камня можно творить настоящие чудеса. Наверное, зря мы считаем наших пещерных предков тупыми и недалекими.
Другие тоже прошли эту тренировку – кроме тех, кто уволился с перепугу, узнав, что нам предстоит, и двоих погибших.
Мы вернулись в горы и потратили на поиски тринадцать дней. Над нами кружили вертолеты, летчики указывали путь. В нашем распоряжении была лучшая аппаратура связи, а инструкторы в бронескафандрах «командир» контролировали нас и проверяли поступающие сведения. Потому что мобильная пехота не бросает своих, пока есть хоть малейшая надежда их вытащить.
