Ребята были похоронены со всеми почестями, под аккорды «Это наша страна», и посмертно получили звание рядового первого класса. Первыми из нашего набора они поднялись так высоко. Смерть – часть ремесла солдата, и он вовсе не обязан остаться живым. Для начальства важно, чтобы от его гибели была польза: выше голову, галопом, не отступать и не сдаваться.
Один из этих двоих – Брекинридж. А другой – австралиец, с которым я даже не был знаком. На таких учениях и до них погибали рекруты, и после них.
5
Кабы не был он виновен, не попал бы он сюда!
Правый борт, пли!
Расстрелять – не много ль чести? За борт выкинем скота!
Левый борт, пли!
Старинная морская запевка,
звучавшая при салютовании пушечными выстрелами
Но это случилось уже после нашего расставания с лагерем имени Карри. А пока мы служили там, как только нас не муштровали! Тактика, маневры, рукопашный бой, применение вооружений вплоть до имитированных ядерных боеприпасов. Сколько же, оказывается, придумано способов смертоубийства, причем самых разных! Первым делом нас учили драться руками и ногами. Кто не верит, что это оружие, тому я бы предложил поспарринговать в савате[16] с сержантом Зимом или капитаном Френкелем, нашим комбатом, или в джиу-джитсу с малышом Судзуми – он вас одними руками отправит в полет и проводит зубастой ухмылкой.
Зим сразу назначил Судзуми инструктором по рукопашке и велел, чтобы мы выполняли его приказы; правда, от нас не требовалось говорить ему «сэр» и отдавать честь.
Когда наши ряды поредели, Зим сократил строевую, она свелась к смотрам и парадным прохождениям. Зато он сделал упор на боевую подготовку, и в этом ему помогали капралы-инструкторы. Зим был универсальной машиной-убийцей, но особенную страсть он питал к ножам, причем штатным, очень даже неплохим, предпочитал самолично изобретенные и изготовленные. Роль тренера благотворно сказалась на его характере, сделав его из отвратительного всего лишь несносным, и на свои дурацкие вопросы мы получали вполне терпеливые ответы.
В одном из двухминутных перерывов, скупо разбросанных по учебному дню, наш парень по имени Тед Хендрик обратился к Зиму:
– Сержант, ножики метать – дело, конечно, нескучное… но зачем этому учиться? Какой практический смысл?
– А ты представь, – посоветовал Зим, – что у тебя из оружия только нож. Или даже его нет. Какие твои действия? Помолиться да умереть? Или кинуться в бой, авось получится продать врагу ферму? Сынок, это не игра, это реальность, шашки можно смешать и сказать «сдаюсь», но война – это не шашки.
– А я о чем, сэр? Предположим, вы с голыми руками. Ну, или с ножиком – без разницы, если противник увешан самым опасным оружием. Вы же ничего ему не сделаете. Победа будет за ним.
– Ты совершенно не прав, сынок, – ответил Зим чуть ли не ласково. – Не бывает «опасного оружия».
– Чего-чего… сэр?
– Не бывает опасного оружия, бывают опасные люди. Мы, инструкторы, пытаемся тебя сделать опасным – для врага. Пусть нет ножа, но пока остается хоть одна рука или нога, пока ты дышишь – ты опасен. Чтобы лучше меня понять, советую прочесть «Горация на мосту» или «Гибель „Славного Ричарда“»[17] – в лагерной библиотеке найдется и то и другое.
Но давай рассмотрим случай, о котором ты говоришь: я – это ты, и у тебя есть только нож. Мишень позади меня – вражеский часовой, и у него любое оружие, кроме водородной бомбы. Надо снять его тихо и быстро, чтобы не позвал на помощь.
