Звездный Мост - страница 13

− А какова первая заповедь? − вдруг совсем тихо спросил Вольга.

− Милославич, тебя лишь могила исправит,− сказал отец Николай и принялся безмолвно взирать на черную ленту Влги, несущую свои воды к далекому Каспию.

Вернулась Мария. Вослед за ней сладко зевающие слуги принесли узкогорлые амфоры с рубиновым алустонским вином.

− Вот и выходит, что причина всех бед сокрыта в самих людях,− неожиданно произнес отец Николай, обращаясь к Вольге.− Седой ты стал, как лунь, а не можешь простить мучителей своих. Крест с груди снял… и льешь кровушку человечью…

У Марии задрожали веки. Молодая женщина прижалась щекой к плечу брата, а хозяин Мышграда глухо заговорил в ответ на жестокие слова священника:

− Более тридцати лет кануло в мутных волнах Леты, а я никого не простил − ни латинцев, ни мерзавца Ангела! Не простил им гибели отца и матери, потерю сестры, порушенные статуи… Поддержав Ангела, крестоносцы выступили в роли обычных наемников, однако скупой василевс платить не хотел, а питанием обеспечивал скудно. Вообще слепой Ангел и его сын не были любимы ромейским народом из-за связи с латинянами. В городе созрел бунт, вдохновителем стал протовестиарий Дука, который, придя к власти, вообще отказался кормить рыцарей… Возможность перенаправить militia christi в Палестину была упущена. Дука надеялся отстоять Царьград силой оружия, но у него не вышло. Исаак, ты помнишь, какое число жителей проживало тогда в столице ромеев?

− Примерно пятьдесят мириад,− уточнил Исаак Левант.

− Когда начался штурм города, мы с Исааком взяли мечи и пошли на стены,− продолжил Вольга, прихлебывая из кружки вино.− Царьград продержался почти трое суток, но затем кнехты пробили в западной стене брешь, захватили Влахернские ворота и ворвались на улицы. Мы volens nolens разделились и побежали к родичам, еще надеясь спасти их от вспыхнувших погромов. По дороге Леванта клюнуло арбалетной стрелой, и он провалялся в беспамятстве до ночи. Я почти добрался до своего проулка, перегороженного телегами и ломаной мебелью. Я видел на завале фигуру отца, видел дом с разбитыми окнами и клубы темного дыма над крышей, когда какие-то оборванцы − явно местная голытьба! − накинули на меня мокрую сеть, тяжко избили ногами и утащили в глухой подвал с низкими сводами, где передали тощему франку в ржавом доспехе. Позже оказалось, что я попал в погреб харчевни, где остановился отряд бургундцев. За ночь они изловили с десяток пленников, мужчин затолкали в подпол, а женщин оставили у себя наверху. Я узнал цветочника Георгиуса; он сообщил, что отец и соседи-гончары, потеряв в бою засеку, отступили к форуму Феодосия. Мать и сестру Георгиус не встречал… Нас не кормили, но в разграбленном погребе нашлись бочки с оливковым маслом, кислым вином и даже остатки солонины, так что с голоду мы не померли. На третьи сутки, когда наконец начали стихать грабежи, франки нас заново связали и вывезли к Галатской башне, где продали рахдонитам. Не торгуясь, значитца, продали, лягвины дети! Меня, впрочем, перекупил толстый армянский купчина, и я оказался в тесной клетке на колесах в обществе испуганных ромеек, Елены и Таисии. Девицам было лет по семнадцать, не более…

− Я не понимаю,− сказал Василько, пощипывая пальцами бородку.− Ты говоришь, что был пойман ромейской голытьбой. Выходит, плебс не защищал город?

− Они охотно помогали латинянам грабить Царьград,− с горечью проговорил Исаак Левант.− Кровавая истерика, пьяная вакханалия взбунтовавшейся черни. Собственно, а когда было иначе? Вспомни, как полыхнула Ника при Юстиниане!