– Бороться, – она присылает гогочущий смайл. – Скажешь тоже.
– Значит, ты смирилась?
– Считай, что так.
– Ну а как же: «Чтобы жить, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость»?
В шутку выдаю цитату Толстого, которую в прошлом году учил для сочинения. Но потом вдруг спохватываюсь, что она может не понять иронию, и кидаю вдогонку веселую рожицу.
– С таким бороться невозможно, – серьезно отвечает она.
– С каким таким?
– С тупостью и лицемерием.
– И как же ты с этим живешь?
– Вот так и живу. Или не живу. Не знаю.
– Сильно достается?
– Ты не понимаешь! Если вдруг ты подумал, что меня бьют или как-то шпыняют, то очень ошибаешься. То, что я тебе рассказывала, это о другом.
– Хм. Ты нарочно разговариваешь загадками?
– Нет. Но знаешь, есть такая вещь, как чувство собственного достоинства. И бывает так, что унижение намного оскорбительнее побоев.
– Допустим. Хотя побои, честно признаюсь, тоже не сильно приятная штука.
– Тебя бьют?
– Я их тоже иногда бью.
Снова прилетает смеющийся смайл.
– Моего злодея зовут Люда Орлова, но Люда – это же не круто. Поэтому она называет себя Миланой. Чуешь уровень проблемы?
– И чем же ты ей не угодила?
– Фактом своего существования.
– Вот просто так? Мой злодей Макаров добивался моего подчинения и никак не мог успокоиться, что кто-то рядом с ним не поклоняется ему, хотя дышит тем же воздухом. А твоя Милана? Чего ей нужно?
– Говорю же, она ненавидит меня за то, что я вообще дышу. Не ее воздухом, а в принципе!
– Но почему ты ей не противостоишь?
– А почему ты не противостоял своему Макарову?
– Я пытался. Но он же не один. Так себе аргумент, но уж какой есть. Я ведь не Максимус, чтобы одним взмахом меча отсечь всем разом головы.
– Кто такой Максимус?
– Гладиатор.
– Шикарно. Так вот, я тоже не гладиатор.
– А знаешь, что я тут подумал, после нашего с тобой разговора?
– Извини, мысли читать пока не умею.
– Когда ты сказала, что у меня данные, я подумал, что, если бы очень сильно захотел, то, наверное, мог бы сместить Макарова с его звездного пьедестала, только раньше мне такое в голову не приходило, а теперь уже поздно.
– Почему это поздно?
– Потому что Макаров умер. Забыла?
– И что с того? Король умер, да здравствует король! Что тебе мешает занять его место?
– Ты сейчас шутишь?
– Ничуть.
Я зависаю с ответом и хочу сначала написать, что я не полководец и мне пьедестал Макарова никаким боком не сдался, но я сам завел разговор и теперь, если соскочу, буду выглядеть болтуном.
– Ты сейчас это так сказала, как будто пытаешься взять меня на слабо.
– Так и есть.
Жду, что добавит хотя бы скобочку – улыбку, но не дожидаюсь. И снова пару секунд торможу.
– Ну хорошо. Ты меня подловила. Только знаешь что? Предлагаю пари. Я занимаю пьедестал Макарова, а ты – трон своей Миланы. Кто справится первым, тот и победил.
– Пф! Это нечестный спор и неравнозначный. Твой Макаров мертв, и воевать потому ни с кем не придется, а Милана вполне себе жива. И корона к ее голове, похоже, прибита гвоздями.
– Между прочим, все наоборот. У тебя ситуация намного интереснее. Я Макарову уже в любом случае ничего не докажу, а у тебя есть возможность увидеть, как твой враг встает на колени.
– Ты что, детских книжек начитался?
– Не без этого.
– Хватит, Глеб, отстань. Как есть, так и есть. Чего ты мне голову морочишь?
