Я разложил перед Игорьком газетные объявления и желтую бумажку – копию квитанции. Игорек долго изучал вещдоки, потратив несколько секунд, после чего выдал обстоятельное резюме:
– Можешь замотать в рулончик туалетной бумаги.
– У нее водились деньги, неужели не понятно?! Она искала хорошее жилье. Тут пахнет не одной сотней, а недавно за двадцатку вырезали целую семью.
– Знаю! Но там никто не стрелялся!
– А здесь тем более! Когда ты покажешь фотографии?
Муха облетела меня трижды, пока Игорек возвращал себе дар речи, похищенный моей наглостью.
– Ладно, – очнулся следователь.
Заслонив сейф вместе с четвертью стены, Игорек набрал код. Достал стопку фотобумаги и бросил ее на стол. Снимки заскользили ко мне на воздушной подушке. Верхняя карточка спланировала на паркет.
– Иду на должностное преступление, – напомнил Игорек.
– А разве закрытые дела не сдаются в архив? – спросил я, подбирая упавший снимок.
– Сейчас заберу, потом не плачь!
Я жестом показал, что угроза принята к сведению, и повесил на рот амбарный замок.
Леночка сидела в кресле перед работающим монитором. На экране едва различимо светились каракули. Наверное, этим и занимаются программисты. Клавдия Петровна несколько исказила реальность. Ее дочь себе в висок не стреляла.
Окна спальни, выходящие на заброшенный участок, находились за спиной Леночки. Открываются они бесшумно. Леночка могла работать под музыку. Рычажок регулятора громкости на ее магнитоле стоял у отметки “max”…
Погремушка удостоилась съемки крупным планом. Пистолетом ее назвать сложно, зато смертью игрушка плевалась по-настоящему. Самоделка. На миниатюрной кремовой рукоятке расцвел черный тюльпан. Сработана под боеприпасы к малокалиберной винтовке. Четыре таких патрона и одна стреляная гильза стояли в ряд возле револьвера.
Я повторно рассмотрел фотографию входного отверстия от пули, и поднял глаза на Игорька.
– Согласен, – он предупредил мой вопрос, – выстрел произведен несколько сзади, чем обычно, но такие случаи не редкость.
– Угу…
Игорек треснул деревянной линейкой по столу.
– На ее руке найдены следы пороха, – прорычал он. – Тебе объяснить, что сие означает, или догадаешься сам?
– Точно?
– Не веришь заключению экспертов?
– Поправь меня, если я сейчас ошибусь. Вы ведь предсмертной записки не нашли?
– Подождем, – невозмутимо отозвался Игорек. – Их теперь любят отправлять по почте.
– А компьютер? Осмотрели?
Игорек принял позу свирепого гоблина.
– Здесь тебе не детский сад! Мы все проверили. Никаких адресов и писем в архивах, на дискетах всякая дребедень. Ничего, что могло бы указать на причину ее смерти. Думали, оставила предсмертную запись на кассете. Но там только “буги-вуги”.
– И ты принял версию самоубийства?
– Знаешь, что говорила твоя Леночка задолго до выстрела?
– Нет.
– Лучше умереть, чем растить голодранца! – по слогам произнес Игорек. – Показания подписаны ее коллегой, бывшей подругой.
– И ты успокоился?
– А я и не волновался! – улыбнулся Игорек в тридцать два лошадиных зуба. – Относись к жизни проще, и люди перестанут тебя избегать.
– Как выглядел муж, когда узнал о смерти жены?
– Валерьянку не глотал, но это объяснимо. Таксисты на дорогах видят трупов больше, чем весь наш отдел за пятилетку.
– Но ведь это же труп его беременной жены!
Носовой платок размером с мое банное полотенце промокнул капельки пота на лбу Игорька.
– Боже, откуда ты взялся на мою голову? – запричитал Игорек. – Ну почему ты подозреваешь всех без разбору?!
