И снова его осенило! Верно! Вот оно – «польза кому»?! Вот зерно его изысканий: они должны приносить пользу, а не просто утолять его досужее любопытство!
Он нашел способ оживить надежду, он понял смысл надежды, он понял, что даже самая легкая, она не может быть абстрактна, всегда в ней есть что-то личное!
Но как добавить в нее это самое личное, как добавить смысл в состав? Написать на бумаге? Растворить чернила?!
Он схватил перо, окунул в чернильницу, черный неукротимый крошка не желал ложиться словами! Вышла грязь, клякса… Не то! А песок таял.
Волшебник в отчаянии шарил глазами по комнате, и вдруг его взгляд уперся в компьютер, не отдавая себе отчета, он подскочил к нему, нажал на кнопки! Не торопясь, компьютер ответил ровным огоньком, Волшебник лихорадочно набрал «ПОЛЬЗА». Слово ровно засветилось на экране. Оно – там, но как бы отразить его в составе?!
Точно, отразить! Из ящика стола Волшебник лихорадочно выхватил небольшое зеркальце, которым иногда играл с Лучами, поймал в него отблеск набранного на экране слова и, затаив дыхание, направил на реторту.
Ничего не произошло.
«Как же тебя спасти?! – думал Волшебник, вглядываясь через стекло реторты в тускнеющий состав, – Ты же живое… Отдать тебя кому-то, кому ты нужен? Юрке отдать, однокласснику… Тому, кто нуждается!»
– Отдать тому, кто нуждается! – прокричал он реторте, – Тому, кто нуждается… – и уставился на её стекло.
Сначала ничего не происходило, состав так же едва-едва дышал, похожий на усыпающую рыбу, все тяжелее и тяжелее шевелящую жабрами. Но вот, сперва цвет начал становиться светло-фиолетовым, состав задвигался, начал переливаться и засветился. Получилось!
Половина, пожалуй, самая сложная половина опыта удалась. Дальше – техника: предстояло отдельно смешать безмолвие сентябрьских холмов, прохладу аллеи и пепел ожидания. Это Волшебник сделал быстро и четко, проделывал из опыта в опыт. Оставался заключительный этап, самый простой, но основной. Волшебник вынес на террасу две реторты: одну с живой надеждой, другую – с только что полученной смесью, поставил их на мраморный столик, и чуть не опрокинув чашку с чьим-то недопитым кофе, расположил большую колбу.
Между тем День из юного превратился во взрослого, смотрел на мир, будто на ребенка, и сила его чувствовалась так, словно он состоял не из далей, а из плоти. Пахло травами, Цветочный Запах, невидимый, но вполне ощутимый и все еще хмельной, не нашагавшись ночью, бродил где-то рядом. Море переливалось, светясь, обнимало берег и целовало его украдкой синими губами. Сияло солнце, Звуки в кронах скакали как белки. Волшебник начал сливать в колбу из двух реторт.
До капли вылив всё, поднял колбу над головой, посмотрел сквозь неё на солнце, и когда Солнечный Луч, наклонив блистательную фигуру, погрузил в нее свой тонкий светящийся палец, состав из сложной надежды и легкой грусти наполнился золотым сиянием, ожил – грусть утолилась золотом надежды.
Но стоило ли настаивать состав? Пытаться в лабораторных условиях сохранить то живое, что вышло? Живое не движением, не шевелением, не мириадами каких-то бактерий и даже не переливчатым свечением – живое пульсирующим смыслом.
Волшебник не знал. Просто смотрел сквозь стекло колбы и понимал, что золото этой грусти будет жить, пока он сам знает, верит, что ее нужно отдать кому-то, пусть даже и Юрке. Заместить ею, легкой, мутную печаль в чьем-то сердце. Но стоит ему забыть об этом, стоит разувериться, как это чудесное невообразимое существо, вызванное им к жизни, умрет, задохнувшись в стеклянных стенках помутневшей посуды.
