Какая ответственность – дать жизнь! Не купить на птичьем рынке за рубль, нет, дать, словно ребенку, но знать, что младенец этот всегда останется грудным, что нельзя о нем забыть ни на мгновение!.. Только матерям знакомо это чувство, матерям, для которых дети не вырастают никогда. А что же выходило?!
– Мой Бог! – думал Волшебник вслух. – Значит, все страдания, терзания, комплексы, все, что живет в каждом человеке, словно страшная мокрица, – это действительно «мокрица», это – живое! Страшное, копошащееся живое существо, которое само собой, словно в колдовской колбе, создается в сердце из разных компонентов, из звуков, ощущений, впечатлений и запахов, прикосновений и мыслей развивается там и существует, жуткий сожитель…
Бог мой! Я вижу перед собой суть новой науки, нового врачевания! Я могу заместить эту «мокрицу» своими составами… Но тогда в квинтэссенции каких знаний мне нужно совершенствоваться?!
Или оставить все как есть? И на уровне искусства собрать эмоцию, словно букет, чтобы украсить ею собрание, подарить приятному человеку?
Такие мысли теснились в его голове, наползали одна на другую, как могильные плиты на полу старой армянской церкви. Нужно думать, «крепко думать», как говорил кто-то из забытой книжки. Только одно он знал точно: остановиться на пороге ему не удастся.
Он занес живущий, ничего, кроме своего смысла, не ведающий состав в дом, поставил на стеллаж, угнездив донышко колбы в специальное углубление, и закрыл крышкой все еще сияющий сосуд с радугой. В кабинете померкло, словно на комнату навалилась тяжесть, которую чувствуют на своих плечах все имеющие знание, а значит и ответственность.
Внизу, у моря, тараторили лодочные моторы, стрекотали мотоциклы, группа людей шла мимо ограды в холмы. Захотелось безмолвия. Полный утешительный кубок мягкого напитка. Словно в безмолвии и мысли замолчат.
Волшебник вышел из кабинета, чтоб подняться в башню и там, у крошечного окошка, на пыльном старом стуле смаковать глоток за глотком тишину. Он прошел коридор и из прихожей уже начал подниматься по поскрипывающей лестнице, как входная дверь отворилась, на мгновение внутрь дома проник пристальный взгляд Севера, и в проеме предстал Воздух.
Он, вероятно, шел с холмов. От прогулки был свеж и с порога, без слов, бодро заключил Волшебника в теплые объятия.
Затем отстранил от себя большими руками, осмотрев с головы до ног сияющим своим взором, промолвил вместо приветствия:
– Что, старина, стало быть, вы снова крадетесь в свою пыльную голубятню?! – и захохотал.
От этого смеха, сочного, вкусного, Волшебнику тоже захотелось улыбнуться. К тому же он знал по опыту, что глотнуть безмолвия теперь не удастся.
Воздух же, не отнимая ладоней от плеч Волшебника, продолжал:
– Ну, что вам Июль? Заставил и меня порядком попотеть! Каков мальчишка, а?!
– Э… высушил траву… она хрупка, как прах… – зачем-то повторил Волшебник вчера сказанные у окна Тенью слова.
– Да?! – удивился Воздух. – Удивительно тонкое наблюдение! – Опять засмеялся и совершенно по-хозяйски повлек Волшебника по коридору в гостиную, которая одной застекленной стеной выходила на террасу.
Воздух, гость частый и желанный, совершенно просто расположился на большом «древнеегипетском» диване и привычно сложил ноги на «фараоновом» пуфике.
Когда он только зашел в дом, на нем была надета слегка голубоватая тройка в едва заметную серую полоску, бледно-сиреневая рубашка у воротника прихвачена была неброской бабочкой в горошек, которая, пока он говорил, превратилась в кремовую. Теперь же, после того как он оказался в другой, уютной атмосфере, его костюм изменил не только цвет, но и фасон.
