100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - страница 2



Кучинского освидетельствовали в столичной врачебной управе и признали вменяемым. Тем не менее эксперты оговорили, что для окончательного ответа на вопрос необходимо длительное наблюдение. В итоге похитителя поместили в больницу исправительного заведения при слиянии рек Пряжки и Мойки, где он оставался до осени 1864 года.

Получая стабильное питание и медицинский уход, молодой человек почувствовал себя лучше. На запрос Петербургского надворного суда врачи отвечали, что он в полном рассудке, но подвержен еще «трепетанию сердца» (аритмии), что может служить причиной новых приступов «самозабвения».

Суд посчитал состояние подследственного удовлетворительным и в ноябре 1864 года вынес приговор: «Дворянина Адама Кучинского за кражу на сумму свыше 30 руб. серебром, по лишении лично и по состоянию ему присвоенных прав и дворянского достоинства, сослать на житье в Тобольскую губернию».

Адам подал апелляцию, указывая на необходимость оставаться под наблюдением врачей, но Палата уголовного суда утвердила приговор, сделав лишь некоторые «послабления»: Кучинскому возвратили изъятые при аресте полицией шинель, кашне и 60 копеек серебром, а Тобольскую губернию заменили Томской.

Затем документы поступили в Сенат, который посчитал возможным «во внимание к обстоятельствам участь Кучинского подвергнуть Монаршему милосердию». Весной 1866 года император Александр II согласился заменить Томскую губернию на Вологодскую, куда Адам Кучинский и отправился…

Беспокойное семейство


Дело о происшествии, которое легло на стол прокурора Санкт-Петербургского окружного суда Анатолия Федоровича Кони, связано с очевидным, на первый взгляд, эпизодом. Однако, как оказалось, он таил в себе немало «подводных камней». Тридцатилетнему юристу предстояло решить, продолжать ли следствие в отношении чинов местной полиции, обвиняемых в «оскорблении действием» канцелярского служителя Петергофского дворцового правления…

Июльской ночью 1873 года задержавшийся в гостях канцелярист Михаил Иванов возвращался по улицам Петергофа на квартиру, которую снимал вместе с отцом и двумя родными братьями – Алексеем и Василием. По дороге ему повстречался младший из них, Алексей, сообщивший печальную новость: глава семейства сильно повздорил с Василием.

Придя домой, Михаил уговорил родственников прекратить ссору, выпроводил Василия и уже собирался ложиться спать. Однако тут в комнату ворвались четверо полицейских и попытались его связать. «Отец мой стал защищать меня, – жаловался канцелярист в Петергофское дворцовое правление. – Тогда городовой Гриневич схватил отца моего за горло и стал давить его».

Стражи порядка скрутили Михаила и отвели в помещение для арестованных, где он провел остаток ночи, а наутро оказался выпущен «благодаря сочувствию добрых людей». Именно так выглядели события в изложении одной из сторон.

«Имею честь донести, что то и другое совершенно несправедливо», – рапортовал квартальный надзиратель Никитин петергофскому полицмейстеру полковнику Меньчукову. По его версии, дело обстояло совсем иначе: той злополучной ночью фонтанный подмастерье в отставке Степан Иванов, квартирующий с тремя взрослыми сыновьями в мезонине у домовладельцев Труниных, был нетрезв. Домашнюю компанию родителю составлял один из его отпрысков, Василий, также воздавший должное Бахусу. В какой-то момент вспыхнула ссора: «Отец требовал от сына Василия, улегшегося на двух простынях, одну из них, за что обеспокоенный Василий обругал отца».