как с ума и с опоры слетевшая мельница,
перемолола меня, потрогай – вот тут болит,
а вот здесь – уже ни во что не верится.
уважаемый, следить бы вам за тем, что выпущено
из вашего рта, брать на себя ответственность.
я вчера забралась на крышу,
а оказалось, что это скала отвесная.
ну и что с того, что в общем и целом нравилось
то, как вы со мной обращались и говорили?
для уничтожения нужно ничтожно мало,
мы же все балансируем на краю могилы,
когда другим вручаем свои сердца распахнутые,
и надеемся на спасение, на поддержку, на понимание.
рушатся империи по приказу, так, одним махом,
что же остаётся хрупкому человеческому созданию?
февраль заделался отчего-то в месяц потерь,
в разрушители надежд и тревожных мыслей.
все переиначили в том году, все меняем теперь,
примерно в тех же числах.
количественно нас осталось столько же,
и внутри все, как было и прежде, как было нужно.
добавилась пара-тройка воспоминаний – вот мы на площади,
вот мы все вместе готовим ужин.
сидим в Бальбуке, тропический ливень хлещет,
или на кухне в Дашках бьем тату под Курару,
воспоминания со временем сделаются резче.
станут терзать, немощные уже и старые.
в таком переменчивом мире от невозможности
изменить одного человека, одно губительное решение,
катишься, как гуляй-поле, через все эти сложности,
и сожалеешь не об уходе, а об испорченных отношениях.
как это казалось немыслимым – так это стало правдой.
на расстоянии чище видится, стекло протерто.
я убираю к скелетам в шкаф злополучные грабли,
я воскресаю из мёртвых.
жизнь делает смертельную петлю, крутой поворот,
что за ним притаилось – опасность или везение.
честно скажу, что не такое начало года
я загадывала в свой день рождения.
честно скажу, я опять не была готова идти ва-банк,
эти любовно-дружеские казино должны прикрыть.
ощущение, будто меня отутюжил танк,
притаился и сидит.
смотрит, как я себя отскребаю от сырого асфальта —
дождь, между прочим, с утра, я рано встала.
я кружусь, несчастная, раздавленная Эсмеральда,
так непозволительно далеко от Нотр-Дама.
здравствуй, не сочти, что использую просто для рифмы, Дим.
я хотела сказать спасибо, что снишься, выйдешь ко мне, посидим?
как поёт любимая группа – поглядеть на тебя приду,
когда поболит и пройдёт, будет июнь с яблоками в меду.
я уже жду, когда все пройдёт, стала спать ужасно,
я боюсь провалиться, хожу и себе твержу: гори, не гасни.
потому что, когда я там, мой дом – выгребная яма,
из которой не выгрести, не подняться, вряд ли ты знаешь сам, а
я не хотела бы, чтобы кто-то знал, какой внутри чёрный дым,
и обидно, ведь если я не могу уснуть, то ты не приснишься, Дим.
знаешь, я была слишком счастлива, видимо, слишком долго,
было все – пустыня, верблюды, бассейны, дорога и берег Волги.
но это давно, уже целая жизнь минула, потом был Таиланд, Вьетнам.
и хотелось, чтоб стало легче, но лёгкость не по зубам
тем, у кого внутри врожденная тяга к больному,
тем, кому легче выбрать страдать, чем сделать все по-иному.
я из таких, и я поплачусь, поплачу из-за того, что была так
счастлива, а теперь состою из ран и сплошных заплаток.
я понимаю, что делать тебя жилеткой для слез не имею права.
но внутри болит, понимаешь, Дим, там такая сидит отрава,
что способна избавить от крыс и гадов некрупный город.
а мой мир отравлен слишком давно, живот распорот.
бьются врачи над ненужной жизнью, пытаются откачать.
