София взяла меня за руку.
– Просто мы должны помогать друг другу. Почему ты думаешь, что обязан продираться сквозь холод и снег, зависть и равнодушие для нас в одиночестве, а я должна сидеть в блаженной лености? Я так же, как и ты ответственна за наше счастье. За материальную его составляющую в данном случае.
Я сощурился.
– Счастье…
– Да ты просто ревнуешь, – с ироничной улыбкой сказала София. – Я права?
Мои пальцы провели линии чуть ниже хрупкой ключицы: бледная кожа порозовела.
– Ревность такая штука… Считаешь себя стоическим человеком и невозмутимой личностью, но вдруг появляется странное жгучее чувство. И это чувство закоренелого собственника, приравнивающего любимого человека к своей самой дорогой и обожаемой вещи, а потому не имеющего никакого иного права как быть всегда и везде со своим обладателем.
– К чему это ты?
– К тому, что это не ревность. Просто хочу прояснить, заметь, в который раз, что наши проблемы кроме нас самих никто не решит. Спрошу ради смеха: что сказал Николас?
– Он представил меня отцу. И… я спрашивала о работе не только для тебя, но и для себя тоже.
София осторожно на меня поглядела.
Я знаю точно: она понимает, что, идя на такие шаги, неизменно сталкиваешься с болезнью современного общества. Но я рад, что моя любимая при всем этом остается оптимистом.
– Отцу? Вот как.
– Ничего страшного не случилось. Он обычный старик, только богатый и важный. Выслушал, кивнул и сказал, что его сын обо всем позаботится. Я и видела-то его меньше минуты.
– Сын позаботится, – саркастично кивнул я. – Ты все еще веришь в благородство и непорочность Нико? Противно думать о нем так же, как раньше. Да, он вроде бы изменился, но все еще точит маленький червячок сомнения. Природа его порока хитра. Смотришь на хорошо знакомого тебе человека, и вдруг он превращается в монстра. Кто готов к этому? Кто сможет сдержаться, дождаться обратной трансформации, не убить тут же пугающую новую сущность?
– Я думала об этом перед тем, как пойти к ним, – сказала София. – И когда разговаривала с Нико, увидела в его глазах все то, о чем ты сейчас говорил. Там, в его темной радужке появилось что-то дьявольское. Я ожидала этого. И сделала вид, что ничего не замечаю.
Я молчал. София продолжила:
– Расстояние между нашими лицами стало таким вдруг близким. Я видела, как дышат поры на его коже. Ощущала, как под его одеждой проступает пот. Глеб, ты прав…
Она неожиданно отвернулась. Произнесла тихо:
– Ты прав, я не готова к явлению монстра. Но Николас… Он просто обещал помочь. А все остальное было будто подсмотренным спектаклем.
Я осторожно обнял Софию:
– Суть представления лучше всего видна с первых рядов зала, с самых дорогих мест, когда ты почти на сцене. Но не вини актеров за их роли. Ведь это сродни проклятию: зритель может покинуть зал, актер же нет, он должен доиграть все до конца. Пожалей актера, но возненавидь драматурга. Изменить текст нельзя. Каноны незыблемы. А вот дверь с надписью «Выход» всегда к твоим услугам.
София обернулась, на лице блуждала улыбка.
– Но если ты действительно почти на сцене? Не знаешь слов, не знаешь действий, но уже совершаешь их, говоришь что-то. Уже и не зритель, но еще не актер, и заветная дверь далеко, за сотнями голов жаждущих развязки зевак. Что тогда?
– Притворись играющей роль. Стань соавтором, пропиши своего персонажа, обмани постановку.
– Но спектакль явно затягивается…
