13.09 - страница 44

– Если отдалить фото, – произнес Давид, – то можно будет увидеть нашу с ней невинную шутку.

Потворствуя его словам, я коснулся подушечками пальца сенсорного экрана, как бы сдвигая фотографию к центру. Лица уменьшились, изображение дополнилось бесконечным количеством деталей: яркое, невероятного цвета море, слоями переходящее от одного оттенка к другому; темно-кобальтовая глубина врезалась в бирюзовое подбрюшье, где разноцветными лоскутами тут и там мерцали на солнце яхты и лодки, неслись вспененные барашки волн к берегу по небесно-лазуревой глади; там, на пепельно-сером от крупной гальки пляже, кипела жизнь. Променад у самой воды пестрел от вывесок и распахнутых зонтов кафе и бистро, всюду, на солнце, в тени платанов и кипарисов, сновали, сидели или лежали полуобнаженные люди, довольные, сытые, лениво щуря глаза или скрывая их под темными стеклами очков и полями соломенных шляп. По фигурам и одежде можно было понять, что около трех четвертей этой публики составляли среднего возраста мужчины. И почти сразу над этим буржуазным праздником жизни взмывал к бледно-васильковому небу сказочный город: плотно прижавшись друг к другу, тонкие, в четыре-пять этажей домики из песчаника взбирались террасой из тени променада, смело подставляя беспощадному солнцу свои охровые, фисташковые, лимонные, инжирные стены, усыпанные черными окнами со ставнями цвета сочной мяты. Ярко-желтая башня с часами венчала собой это великолепие, невесомой и тонкой свечой нависая над вычурным зелено-оливковым портиком барочного собора. Навершие городка напоминало собой Петербург; но другой, из какой-то неведомой фантазии, яркий, веселый, будто игрушечный.

– Снимали с дрона, но все прекрасно видно. Представляете, всей этой красоты могло бы уже и не быть – наша поездка случилась два года назад, – корсиканцы целили в соседнюю Вентимилью25, а угодили в Ментон. Повезло; снаряды попали не в старый город на холме, а в какое-то захолустье в апельсиновых рощах. Смотрите, это мы. Ей тут примерно семнадцать, а я… я старший ребенок в семье.

Я сфокусировал взгляд, и на фоне вмиг разлетевшегося разноцветного безумия вновь различил лица двух молодых людей, мужчину и девушку. Они стояли на корме небольшой, черной как смоль яхте, стояли, обняв друг друга за талии, и тела их были обнажены.

– Шутка молодости. Мы вошли в гавань с общественным пляжем и явили местным обывателям наши русские задницы. Вам их, к сожалению, не видно, но поверьте, многие буржуа этого славного городка были в тот день удивлены. Некоторые настолько, что снарядили за нами полноценную морскую погоню. Им, вероятно, очень хотелось взять на абордаж Анну. Мы благополучно оторвались от них в бухте Вильфранша.

Эти полностью забронзовевшие, без единой светлой полосы фигуры напомнили мне мраморную скульптуру Амура и Психеи, однажды увиденную в Эрмитаже. Не буквальный лейтмотив, заложенный Антонио Кановой26, но общее настроение нежного узла неразрешимой страсти – так, будучи ребенком, понял я тогда эту выдающуюся реплику – передавали на фотографии молодые беззаботные люди, пышущие дерзким вызовом и неприкрытой похотью. Голову мужчины покрывала шикарная грива вьющихся, выгоревших на солнце светло-каштановых локонов до плеч. Это действительно Давид и Анна? Вновь совершил движение двумя пальцами, на этот раз сдвигая поверхность изображения к противоположным углам экрана. Мельком и с каким-то тайным неясным чувством отметил, что кожа обоих ниже бровей лишена волос. Лица летели прямо на меня, вытесняя собой и море, и небо, и городок. Обнаженная Анна застыла юной богиней; я притронулся к ней сладостно-липким взглядом, провел им по каждой черточке, запечатлел касанием каждую линию. Но соблазн пропал, как только разглядел дикие, первобытно-хищные глаза цвета зеленого мрамора, смотрящие на мир из-под шапки густых, сияющих медью волос. Да, это определенно был он – Давид, хозяин этого места, а рядом – прекрасная юная Анна; только вот Анна с фотографии и та, что встретилась мне в темноте странной комнаты, разительно отличались наличием у первой глубоких искренних эмоций и полным отсутствием таковых у последней. Лицо на фотографии было счастливо, тело пело о молодости и страсти, Анна же из кучи тряпья была пугающе, навязчиво соблазнительной,