Но когда Трисс, держа ослабшую Ребекку, достаёт из неё пальцы, чтобы облизнуть, прижавшая к себе ладонь Эди не выдерживает, и её бёдра дрожат подобно ребеккиным, а ноги складываются, как у косули – еле держат. Только на третьей, остаточной волне оргазма Эди понимает, что сделала.
Только на третьей ступеньке школьного крыльца Эди останавливается.
«Это… так можно?» – мысль по-детски наивная, потому что да, очевидно и почему бы нет. Но никто не показывал ей подобное и… «И это поэтому мне не нравится ни один парень?» Зато Джоан Джетт всегда казалась ей желудкопереворачивающей, совсем как Трисс и Ребекка…
– Ясно, – выдыхает Эди, прикрывая глаза. – Ревность.
Всё это время Трисс всего лишь ревновала Ребекку к ней. Эди складывает и вычитает все тычки и подколки, и в сухом остатке остаются лишь моменты, когда они с Ребеккой были вместе. Ведь Трисс действительно не доставала её в одиночестве. А дёрганое поведение сегодня?..
Эди оборачивается, как будто может увидеть Ребекку сквозь стены:
– Ты бы не смогла скрыть от меня такое.
Выходит, Трисс планировала наконец сблизиться с Ребеккой и весь день переживала об этом. И стыдливая реакция Ребекки в коморке говорит о том, что она не подозревала.
Эди непонятно собственное тело, её голова раскалена, её чувства перетекают от полноценности к отвращению, как лава, а возвращаться к образам из коморки неуютно и даже страшно. Почему? Наблюдать секс лучшей подруги – это неловко, но не травматично. Не для неё. Или именно для неё?
Запихнув мокрые ладони в карманы, Эди вновь срывается с места. Она позовёт Ребекку по телефону.
>1Джоан Джетт – мать глэм-рока, бисексуальная икона.
Следующим утром Эди глядит в потолок и знает: её не привлекает Ребекка, её не влечёт к Трисс, но её тело отреагировало на секс. Разумно предположить, что это лишь проделки гормонов, и это знание обошлось Эди вчера всего в одну сожжённую мамину игрушку.
По крайней мере, объяснение устраивает её сейчас, когда в жизни есть кое-что поважнее.
Стерев с глаз сон, Эди нащупывает на полу дротики и вяло прицеливается к карте мира на стене. Дротик попадает в большой фрагмент: «Россия? Возможно». Следующим пронзает соседний, маленький фрагмент: «Украина? Вероятно». «Сербия, Румыния, Болгария, Молдова, – втыкаются иголки одна за другой. – Всё подходит». Кряхтя, Эди садится на кровати и вздыхает:
– Ничего мне это не даст.
Она ощущает в себе чуйку, которую воспеваюткино и книги, она знает, что имеют в виду под зудом, который нельзя объяснить, но необходимо слушать. Не всегда Эди может связать подозрения с фактами или не сразу. И сейчас, сегодня, стоило открыть глаза, как в ней зудит: «Заклинившая ручка». Но она пообещала себе не начинать никаких экспериментов до главного из них.
Обещание не останавливает её мозг от перебора деталей, событий, возможностей той ночи, словно судоку миллион на миллион ячеек. Чистя зубы, расчёсываясь, целуя Чипа, она не прекращает думать: как бы отреагировала Калтя на незнакомку? какую бы подсказку оставил Эрвин? где бы попыталась спрятаться Арта? Это была пятилетняя девочка, достаточно непоседливая и юркая, её могли недооценить, она могла вырваться и укрыться в гараже, но по всхлипам её находят и прицеливаются в голову, приказывая выйти, а она только сильнее всхлипывает и унижено выползает…
Эди плещет ледяную воду в лицо – нужно найти маму. И тихие звуки с кухни быстро её выдают. Солнечными выходными днями уют сам назревает вокруг неё через звон посуды и сладкие ароматы из духовки. Но в остальном их кухня ничем не похожа на картинку с пачки смеси для печенья. Обои над печкой забрызганы жиром, старая скатерть начала расходиться по шву, на ней чашка со сколом, а сбоку от заржавевшей мойки крутится мама – такая же посеревшая, как и всё вокруг неё.
