– Ладно, но как меня можно было оставить без еды… – вздыхает она. – Я специально не завтракала ради рулета твоей мамы.
– Об этом не волнуйся.
Эди с нажимом смыкает веки, чтобы оторваться от маленького, сильного пламени. За время её ментального отсутствия Чип с косточкой растянулся на её куртке, а Ребекка отвоевала краешек за его спиной, едва там помещаясь, но не смея подвинуть чёрную тушу. Эди же засовывает руку под увлечённого Чипа и достаёт из кармана пачку «Уэгон уиллз».
– Ты меня купила, – улыбается Ребекка и протягивает руку за своей половиной. Это дорогое печенье, пожалуй, всегда было единственным, где они пересекались.
С пустым, но довольным лицом Ребекка ест печенье и не вспоминает про свою сложную жизнь там, среди домов. Эди бы хотела спросить у неё, в чём разница между женскими и мужскими губами, как разобраться в том, чего хочется, чем вытащить вату, подменяющую её мозг, но Ребекка так безмятежна, и Эди не решается. А если верить её реакции в каморке, она пока в той же точке, что и Эди. К тому же, стоит ей спросить даже что-то абстрактное, Ребекка насторожится: никогда её подруга не интересовалась ни своей, ни чужой сексуальностью и вдруг интересуется, по совпадению на следующий день после её первого секса. Ребекка догадается, что Эди всё знает, смутится и закроется.
В очередной раз Эди выбирает молчать.
Пускай эта суббота будет как в детстве свободной. Пускай Ребекка запрокидывает голову к солнцу и покачивает ступнёй, забыв о напряжении, что ломало её последние месяцы. Тревога рассеивается среди полей, Эди понимает это чувство. Природа тоже успокаивает её разум, ведь до сюда не доносится треск пьяной драки и надрывное «Мама!», не слышно грохота мусорных бачков от рук подростка, отработавшего срок за избиение, и тем более отсюда не увидеть соседа, стыдливо потеющего при виде маленьких девочек. Тихий, крохотный, погребённый под клумбами район живёт на горизонте событий, каждый день рискуя коснуться точки невозврата и не подозревая об этом. В любой день кричащий ребёнок останется сиротой, случайного жителя найдут с лопнувшей селезёнкой в мусорном баке, маленькая девочка перестанет говорить с родителями и выходить на улицу. Мир – идеальный круг бесконечных возможностей.
Эди обходит костёр по кругу, позволяя цепкому запаху дыма въедаться в волосы, и мерно щёлкает зажигалкой.
– Если кости не сгорят, что будешь делать? – спрашивает Ребекка, задирая голову на Эди и щурясь от света.
– Продолжать, – пожимает плечами та.
– А если сгорят?
– Продолжать.
– Но… что ты ожидаешь найти?
– Ничего, – честно смотрит ей в глаза Эди. – Будет здорово найти их целыми и невредимыми, но ожидать чего-то или даже представлять – это только помешает.
– Я тоже боюсь представлять хорошее, – поджимает губы Ребекка, и хотя Эди не говорила подобного, Ребекка абсолютно права.
Остановившись под дымом ещё разок, Эди принюхивается.
– Ребекка, – шепчет она и пальцами подзывает к себе, будто боится спугнуть дым. Понятливая Ребекка поднимается с куртки и подходит.
– Фу! – тут же выпрыгивает она из дыма. – Ну и вонь! – её лицо складывается в отвращённую гримасу от горько-кислого запаха.
– Похоже, это обугливаются остатки мяса на костях, – вдумчиво комментирует Эди, ничем, кроме нахмуренных бровей, не выдавая омерзения, – я специально недосрезала.
Ребекка плюхается обратно на куртку, чтобы зарыться носом в упаковку, в сладкий запах консервантов, а Эди принюхивается к дыму ещё разок: как долго продержится запах?
