17 - страница 8

Открыв глаза спустя шесть часов, я понял, что лежу на полу своей комнаты в мокрой, но уже тёплой одежде. Родители совсем скоро должны были вернуться с работы.

Пришлось подняться, наспех переодеться и отправиться на кухню, чтобы вскипятить чайник. Из зеркала, прибитого прямо над обеденным столом (мама не нашла места лучше и неделю назад перевесила его сюда из гостиной), на меня смотрел растрёпанный подросток с безумными зрачками, один из которых выглядел больше другого.

Родители приехали в половине восьмого. Мы сели за стол. Мама не сводила глаз с моего лица. Чтобы не выслушивать очередную тираду о психических расстройствах у современной молодёжи, мне пришлось рассказать об Ане.

Умное «глиобластома» я заменил на понятное «рак головного мозга». От этого приговор стал менее очевидным.

Смерть не обращает внимания на синонимы.

Последовали глубокие затяжные вздохи, советы и выдержки из учебников тайской медицины, которые мама использовала для лечения нашей семьи и соседской кошки.

– Ей осталось два месяца.

Оживившийся взгляд мамы (он всегда оживлялся, когда она говорила о тайской медицине) погас.

– Нам очень жаль, но… ты не должен страдать из-за того, что твоим одноклассникам плохо. У тебя уставшие глаза… Просто пойми, что никому из нас не дано жить вечно, – сказала мама, стараясь быть деликатной. Ей это не удалось.

– Причины моих уставших глаз не станет через восемь недель. Надеюсь, это не слишком большой срок. Я пойду к себе.

Мама хотела меня окликнуть, но решила, что это бессмысленно.

Я захлопнул дверь своей комнаты и лёг на кровать, уткнувшись лицом в подушку.

Вспоминая тот день сейчас, я удивляюсь точности, с которой могу пересказать неуловимые детали.

Человеческий организм никогда не забывает моменты проявления своей защитной реакции.

Естественная реакция моего организма на глиобластому Ани заключалась в неприязни ко всему окружающему миру…

Оказывается, горечь утраты – не режиссёрская и писательская выдумка, а реальная перспектива.

Я спал без снов.

Утро выдалось удивительно ярким.

Я встал чуть позже девяти. Обычное для каникул время, но мне казалось, что я проспал целую вечность.

Вместе со мной оживало и ненавистное слово. Оно больно стучало в ушах; я зажал их руками, идя в ванную.

Я до конца открыл кран, и меня накрыл водопад ледяной воды.

Точь-в-точь как вчера.

От холода костлявые пальцы мгновенно посинели. И никакого прилива бодрости. Закаливание по утрам – бесполезная вещь.

На завтрак были тосты. Вместо яичницы у меня получилось запечённое месиво из белков, желтков и скорлупы, которая полетела в сковороду вместе с яйцами. «Омлет» нашёл свой последний приют в мусорной корзине.

Пиликнул телефон, забытый на кухонном столе во время вчерашнего ужина.

– Я вернулась, – сообщило выскочившее уведомление.

Мама забрала Аню из больницы.

– Хорошо, – ответил я.

Я не знал, что написать.

Я не знал, что нужно говорить, когда человека отправляют умирать домой.

– Зайдёшь ко мне? Выберем гроб.

– Ок. Но насчёт последнего сомневаюсь, – быстро набрал я и, заблокировав телефон, бросил его на одно из кресел, составлявших (как говорил папа) «мягкий уголок». Громоздкая конструкция из мебели напоминала его весьма отдалённо.

До дома Ани я шёл меньше пяти минут.

Высокое четырнадцатиэтажное здание располагалось в соседнем квартале, напротив детской площадки, которая за последние годы превратилась в превосходные декорации для киносъёмок.