19 ноября 1942. Сталинград от наших и ненаших - страница 12
Выступая по радио в День Победы над Германией, писатель Томас Манн поставил вопрос о вине немцев. Он сказал: «Толстенный подвал для пыток, в который гитлеризм превратил Германию, взломан, и наш позор открылся глазам всего мира, иностранным комиссиям, перед которыми проходят эти невероятные картины и которые расскажут в своих странах, что это своей отвратительностью превосходит все, что могут себе представить люди. Наш позор, немецкий читатель и слушатель! Ибо всего немецкого, всех, кто говорит по-немецки, жил по-немецки, касается это обесчествующее разоблачение».
Французский гражданин М. Ламп, выступая свидетелем на Нюрнбергском процессе над главными немецкими военными преступниками, рассказал о лагере Маутхаузен, неподалеку от Вены. «Немецкое население, – говорит Ламп, – в данном случае австрийское население, было полностью в курсе того, что происходило в Маутхаузене». Команды измученных заключенных работали вне лагеря, а немецкий гражданский персонал – на территории лагеря, где они видели собственными глазами казни и кровавые расправы. Дым из крематориев застилал все окрестности, «и все население знало, для чего служил крематорий». Колонны заключенных, направлявшихся в лагерь, проходили через город Маутхаузен. Местные жители могли видеть, в каком состоянии были несчастные люди. Дело дошло до того, заключил Ламп, что «в Вене, когда хотели напугать детей, говорили: «Если ты не будешь слушаться, я отправлю тебя в Маутхаузен».
В Маутхаузене, по неполным подсчетам, было замучено 122 767 человек. На первом месте среди убитых – советские военнопленные и гражданское население – 32 180 человек. Среди погибших лица десятков других национальностей – 1500 немецких и 235 австрийских антифашистов.
Когда палачей привлекли к ответственности, после войны в Западной Германии нашлись люди, пытавшиеся доказать, что этих зверей «втянул» в убийства Гитлер, а население будто бы не знало об ужасах концлагерей. Бывший заключенный В. Клинг 4 апреля 1947 года писал сестре оберштурмфюрера СС Э. Фровайна, которая утверждала, что уж ее-то обожаемый брат не виноват. «Ваше письмо, – заметил Клинг, – вскрывает всю нашу немецкую трагедию, трагедию прошлого и настоящего. Говоря «нашу» трагедию, я хочу, чтобы Вы заключили из этого, что я не отделяю себя от Германии, по крайней мере от немцев». Клинг категорически заявил: «Кто надевал эсэсовский мундир, тот записывался в преступники… я знаю, что говорю: здесь нет исключений из правила».
Рассказав только о ничтожной части зверств, свидетелем которых он был сам, Клинг писал: «Девяносто тысяч из ста тысяч непосредственных убийц… несомненно, были хорошими мужьями, братьями, сыновьями и нежными отцами. Так, в Заксенхаузене был раппортфюрер, которого называли «железный Густав». Это был кровожадный волк в человеческом обличье. Я однажды увидел его плачущим перед лагерным врачом. Заболел его ребенок. Цирайс, комендант Маутхаузена, изобретатель первой душегубки, который подарил сыну ко дню его 14-летия несколько заключенных в качестве мишени для стрельбы и который, чтобы внести разнообразие в наскучившие массовые убийства, собственноручно раскалывал людям головы топором и давал их рвать на куски своим собакам, – господин штандартенфюрер Цирайс считался в частной жизни (я это установил позднее лично) любящим семьянином и страстным садоводом-любителем. Непосредственно после нашего освобождения я имел возможность наблюдать добрую сотню этих «железных», для которых ежедневные массовые убийства были наскучившим делом. Вышло так, как я и думал в течение двенадцати лет, и даже еще более постыдно: они представляли собой кучу мерзко визжащих, отрицающих все субъектов…