Ясно, что Кривца послал уездный начальник, прикрывшись бумагой из Омска. Если на то пошло, то всех на улице нужно к фронту забирать! А как всех? В городе, кроме слободы, забирать некого! У каждого есть что отдать в полицейский участок или городовому! У каждого на такую бумагу в руки Кривца конверт найдется! Только к нему с казаками наряд отправили, значит, откупиться не получится. Значит, дело не только в верблюдах и чувалах! Нужен и он сам! Зачем только? Асанова искать будут…
– Я с тебя шкуру сдеру, – яростно заорал Гришко, – слышишь, туземец?
Халил обернулся на крик. Сашко, с ног до головы обхарканный верблюдами, вслепую махал перед собой шашкой.
– Сам нарываешься, – предупредил Кривец, – по-хорошему к тебе пришел. А ты то драться, то верблюдов разогнал. Нарываешься, значитца!
– Домой нужно вернуться, – объяснил Халил и, не дожидаясь ответа, зашагал в сторону управы.
Шли через Купеческий квартал, напрямик через базарную площадь и собор Невского. Казаки то и дело догоняли на конях, кружили вокруг Халила, угрожая скорой встречей. Прохожие, завидев, что Халил идет связанным, останавливались, спрашивали, что случилось. Кривец всем говорил одно и то же – «не ваше дело». Это, однако, мало помогало, и вскоре за ними увязался приличный хвост из любопытных жителей города. Возле самой управы шествие закончилось. Кривец забежал в здание и вернулся с двумя солдатами. Те, взяв Халила под руки, завели его на крыльцо. Дверь закрылась, и до Халила донесся голос Кривца:
– Расходитесь! Колыван, тебе на кой черт этот Халил нужен? Иди домой. Джамбулат, тоже иди. Не создавайте ажитацию! Архип, ты и так на учете, от греха иди домой!
– За что караванщика арестовали? – спросил хриплый голос. – Сделал что-то?
– Всё узнаете! Расходитесь! – повторил Кривец и тоже зашел в управу.
В коридоре было душно и суетно. Солдаты в пропахших потом гимнастических рубахах сновали из кабинета в кабинет с толстыми кипами бумаг. В одной из комнат ругались матом, доказывая кому-то, что приказы надо выполнять, какие бы глупые они ни были. Два казаха, одетые в жилетки, тащили по полу огромный мешок, забитый доверху документами. Халил прислонился к стенке, чтоб пропустить их. Кабинет Тропицкого был закрыт, и Кривец, постучавшись, дождался ответа с разрешением войти.
– Доставлен, ваш благородие, – отчеканил он, – оказал немного сопротивление. Но не сильно. У Григория Майкудова ребра сломаты, значитца. Прикажете заводить?
Андрей Иванович кивнул и убрал со стола красную папку, предварительно вложив в нее небольшую записку.
– Сопротивление? Халил? – Показывая рукой, что можно сесть, Тропицкий поздоровался с караванщиком. – Ты же не бандит какой-то. Зачем казаку ребро сломал?
Халил хмуро ответил на приветствие и решил постоять, не присаживаться на предложенную уездным начальником низкую стулку. Сидеть снизу, когда на тебя смотрят свысока, – занятие неприятное, как будто в лупу рассматривают. Лучше постоять.
– Ну-ну, – заметив, что Халил не стал присаживаться, Тропицкий развел руками, – тогда давай сразу к делу. Ты груз доставил?
– Как и договаривались, – ответил Халил и, изогнувшись спиной, показал свои связанные руки, – только вместо расчета получил это.
– Кривец говорит, приказа ослушался. Пришлось связать. И где он?
– Там, где и должен быть при доставке, – на верблюдах, на горбу!
Тропицкий поднялся со стула и подошел к шкафу, достал из него графин с водой. Наполнил стакан и залпом осушил его. Вытерев рукавом рот, понял, что пауза ничего не решила, караванщик в упор смотрит на него и молчит.
