Белинского?! Плеснул батя кипяточку на нервы. Там дом будущей бывшей. Сколько ей сейчас? Года четыре? Может, и не приехала еще в Батайск из Краснодарского края. А может, уже здесь. Никакого желания увидеть и умилиться не ощущаю. Холодная, ледяная злость. Хорошо, что нам с братьями не надо на Белинского. Сон сном, а чувства мощные. Штормит. Вспоминаю, как в мае самого тяжелого года жизни, 2017-го, поседел, борода стала практически белой.
Поседел? Борода? Смешно! Мне четырнадцать! И если четырнадцать реальны, а будущее лишь сон, то ха-ха-ха и еще десять раз ха! Мало ли что приснится. Подумаешь, в нелепой фантазии меня бросила воображаемая женщина, с которой прожил двадцать два года. Променяла на молоденького наркодилера и возможность улететь с ним на Филиппины. Наркодилер? Филиппины? Нелепый сюжет! История из дешевого голливудского боевика. Пошлая фантазия! И ноги у меня не отнимались, и в груди не жгло так, что хотелось убить себя. Просто видел сон. Теперь вот – воспоминания. Фальшивые, естественно. Хоть и очень болезненные.
– Ты сегодня жутко задумчивый! – заботливо замечает Гера. – Сейчас врежешься в дерево или в столб. Давай быстрее. Там фильм будет классный, ты же сам вчера говорил. Охлоухинские музыканты.
– Немухинские музыканты, – машинально поправляю. – Хорошее кино. По Каверину.
– Мультик? – с надеждой уточняет Макс.
– Нет, – отвечаю, – фильм.
– Жалко…
Странное чувство. Хочу заботиться о них. Молодые, неопытные, беззащитные. Братья. И до сна было так. Многим обидчикам по чердаку настучал бы. Против того, кому не настучал, тоже бы поднялся. Потом, конечно, упал, но снова и снова вставал бы, пока мог. Теперь по-другому. Будто не просто старший брат, а «очень старший».
– Гера, тебе сколько лет?
– Двенадцать… А чо?
– Интересно просто. Значит, Максу девять.
– Мне восемь. Скоро девять. Двадцать третьего февраля.
– Ну да, – Гера улыбается, – он у нас праздничный.
Улица упирается в детский сад “Матрешка”. Конец Советской. Нам налево. Сумки тяжелеют с каждой секундой.
– Притормозите, братаны! – звякнув стеклянными банками, приземляю утомивший сумарь в рыхлый снег.
Гера с готовностью пристраивает поклажи рядышком. Макс паркует санки.
– Устали?
– Слегка! – Гера морщит щеки.
– Ни капельки! – бодрится Максим.
Солнце прячется за тонкой пеленой облаков. Сверху падают редкие снежинки. Улица пуста. Почти. Вдалеке, у желтого продмага, девочка тащит саночки с неразличимым с такого расстояния пассажиром.
– Пацаны, – говорю, – вы такие классные!
Смотрят с сочувствием.
– Чо, – интересуется Герман, – настроение хорошее?
Улыбаюсь:
– Скажите, братаны, вот мы обойдем эту пятиэтажку и что за ней?
– За Буйным домом? – уточняет Максим.
Вспоминаю, дом мы зовем Буйным. Не люди в нем нервные, а живут брат с сестрой по фамилии Буйные.
– Да, за ним.
Задумываются.
– Ну, там наш дом, – говорит Максим, – и мусорка. Точнее, сначала мусорка, а потом наш дом.
– А между Буйным домом и мусоркой что?
– Гаражи! – на этот раз говорят одновременно.
– Гаражи?! И никакой стройки?
– Какая стройка? Общагу сто лет назад построили.
– В смысле, Гастелло 4 “А”?
– А ты адрес помнишь? – в глазах Геры смешинка. – Я уж думал, память потерял.
Подхватываю сумки.
– Пошли быстрее, а то на кино опоздаем!
