– Глеб, поцелуй меня, – попросила Олеся.
– Лисен, мне некогда, – Глеб похлопал ее по руке.
– А это что за чушь?
Муж поднял с дивана книгу, которую читала жена.
– «Палач». Здесь хранятся ключи от счастья, – прочел он название и блурб книги.
– Бред какой-то… Сочетание несочетаемого.
Достав телефон и начав набирать чей-то номер, Глеб исчез в коридоре.
– Сам ты бред, – обиженно прошептала Олеся.
Новое задание обещало «порвать» все предыдущие. Сначала на парковке на Новой Риге за МКАДом*, где была назначена встреча с новым героем шоу, в машину телеканала села пара мрачных типов. Олесе и оператору завязали глаза, переместили в другую машину и отвезли дальше за город.
В просторном особняке, почему-то в помещении неработавшей сауны рядом с бассейном им было велено взять интервью у бывшего работника ФСИН* по делу некой цыганки, попавшей, будучи беременной двойней, в центральное СИЗО* города Тулы за якобы торговлю наркотиками. Со слов этого самого работника цыганка отказывалась признавать вину. Для «урегулирования конфликта» с цыганкой в СИЗО была вызвана акушерка, с помощью медикаментов спровоцировавшая у женщины преждевременные роды, в результате которых один ребенок умер. Второго же забрали в тюремное отделение малютки.
– Ничего не понимаю. Цыганку же должны были оставить дома под подписку о невыезде и дать спокойно родить, – от страшного рассказа кожа Олеси покрылась мурашками.
– ИМ было важно выбить из цыганки нужные показания, – интервьюируемый сделал акцент на слове «им».
– Но ведь женщина, признав вину, сядет лет на ..дцать.
– Конечно. Дело будет раскрыто. Цыганка сядет. А ОНИ получат бонусы от вышестоящих. В этом и соль.
– И что с ней сейчас?
– Цыганку по-прежнему держат в СИЗО. Малыша отдельно. Так будет до тех пор, пока ее не сломают и она не подпишет бумаги.
– А мы чем можем помочь?
– Если материал покажут на центральном канале, есть шанс, что власти возьмут ситуацию на контроль. В СИЗО поедет проверка. Цыганку, как вы и говорили, отпустят домой под подписку. И, возможно, ребенок к тому времени еще будет жив, и его отдадут матери.
– Понятно. А вам это зачем?
– У меня свои счеты с бывшими коллегами. Вас это не касается. Когда будете давать меня в эфир, лицо надо заблюрить*, а голос изменить.
– Я передам руководству, – пообещала Олеся.
С завязанными глазами их с оператором вернули на МКАД к служебной машине.
– Куда дальше? – спросил водитель телекомпании.
– В Тулу. В органы опеки. Введем их в курс дела и попросим о помощи, – сказала Олеся.
– Может завтра? – спросил оператор, – Сейчас полдень, пока доедем…
– Именно, еще только полдень, – жестко ответила Олеся, – Поехали.
Щуплый пожилой сотрудник опеки «на камеру» говорить отказался. А без камеры злобно плюнул в журналистку, уже понимавшую, что тот все знает. И на вопрос
«Как вы это допустили?» проорал:
– Вали отсюда, шелупонь столичная. Ходят тут всякие. Я сам решаю, что мне допускать, а чего нет.
У профессионала Олеси Штейн с первых дней работы на шоу вошло в привычку цеплять под одежду «скрытку»*, пишущую материал без разбора. К ее удовольствию этот диалог оказался записан.
Олеся позвонила редактору и получила задание ехать в СИЗО.
– Мля… – выругался оператор.
– Мля… – поддержал его водитель.
К страшному зданию, обнесенному забором с колючей проволокой, сотрудники телекомпании подъехали к пяти вечера.
– Начальника нет, – сказали из-под полузакрытого окошка проходной.
