Все утро я воюю с Милкой за сохранение своего первозданного вида. Она носится вокруг меня в ванной и норовит измазать косметикой.
– Хотя бы глаза подкрась! – возмущается натурально. – Ну что это такое? Вон посмотри, какой мистер АСИ ухоженный! И ты такой должна быть.
– Ты смотрела его фотку с конкурса. Конечно, он там ухоженный. В жизни он не такой. У него вчера вообще нос был разбит! – я отмахиваюсь, как могу и взъерошиваю волосы, которые она почти прилизала своими поглаживаниями.
– Ну и пофиг. А ты будь, – Милка топает ножкой и скрещивает руки. В одной держит кисточку для рисовки бровей, а в другой сжимает пудреницу.
У нее самой лицо всегда покрыто толстым слоем штукатурки. Она любит краситься под гейшу, хотя по национальности якутка.
– Ты же сама говоришь, что у меня естественная красота, – закатываю глаза.
– Которую надо подчеркивать!
Хочу выйти. Милка преграждает мне путь. Я выше, но худее, а она коренастая с сильными ногами. В борьбе мы неравны, и я сдаюсь.
– Лааадно, только глаза.
– Отлично! – она вытаскивает из косметички палетку с тенями.
Там все цвета радуги собраны, и она выбирает бирюзовый, потому что сама любит этот цвет. По ощущениям, мои веки потяжелели – не меньше трех слоев этих теней на них осело. А Милка еще ресницы тушью обильно покрывает. Мне даже моргать неудобно становится.
– Во! Красавица! – она с гордым выражением лица разворачивает меня к зеркалу.
Еле сдерживаю себя от порыва смыть этот клоунский грим. Я похожа на плохо нарисованную анимешку. Мало того, что тени яркого сине-зеленого цвета, так они еще и с блестками. И нанесены обильно, по самые брови, которые Милка тоже подрисовала. А ресницы вообще стали похожи на распушившийся веник.
– Теперь иди! И улыбайся! – Милка выпихивает меня из ванной, не дав «налюбоваться» собой.
Я не сопротивляюсь, но решаю по пути в академию все стереть. Средства для снятия макияжа у меня нет, а Милка свое надежно спрятала, но я обойдусь салфетками. Лучше буду ходить с красной рожей, чем с этой кукольной мордашкой.
В комнате уже ждет бежевое шерстяное платье в облипку, подвешенное на карниз. Это Милка мне его подарила на Новый год, чтобы я завоевала сердце Матвея. И я, как дура, проходила в нем весь январь перед сессией и даже поперлась в клуб. Почти поверила, что выгляжу в нем хорошо, ведь он сделал мне комплимент. Хотя оно ужасное. Гурская после его отчисления мне все высказала. И платье это не забыла упомянуть, показать, какая я в нем убогая.
Больше я это платье не надену, но Милка и тут меня сторожит. Закрыла за мной дверь и встала как гренадер. И ведь не выпустит, даже если я буду опаздывать, упрямая.
– Давай, давай. Не стесняйся. Я не смотрю, – она кивает на окно, в котором страшной тенью висит мое проклятие на этот день. – Это твое единственное платье. Поэтому пока придется носить его. Но ничего, мы затаримся.
– Что? – я хмурю брови. Даже не знаю, эти нарисованные двигаются или выглядят статичными. – Не надо ничем затариваться. У меня все есть.
– Ничего у тебя нет. Так что поедем шопиться.
– Не надо. Я все равно сбегу.
– Ладно, тогда я куплю на свой вкус. И больше не буду прикрывать твои прогулы спортивной ходьбы, – Милка хлопает дверью.
