– Груба. Очень груба. Иногда так и хочется за ремень взяться…только поздно уже перевоспитывать. Недавно соседа избила. Мужчину по делу возмутился. Варя у его ворот свою машину оставила. Сама виновата, а ему накостыляла. Её уже не исправить. Да ладно…
Силантьев достал из закрытого шкафа бутылку коньяка пару рюмок, прихватил кружочки лимона и поставил всё это на стол. Они сели и молча выпили. Потом ещё по одной. Тоже молча.
– Не расскажешь причину своего приезда? Ты ведь просто так никогда не приезжаешь?!
Тонкошкуров несколько раз кивнул головой, подтверждая догадку.
– Ты прав. Я здесь по делу. По очень важному делу. Минздрав придаёт ему особое значение. В общем, мы хотим, чтобы ваш центр провёл обследование одного пациента. Одного весьма важного пациента. Обследование должно быть очень тщательным, а результаты не должны предаваться огласке.
– Высокий руководитель? – выразил догадку Силантьев.
Тонкошкуров отрицательно покачал головой.
– Девочка. Сирота. Девять лет. С Алтая. Мы всё перепробовали, но ей становится только хуже. Вся надежда на тебя, Коля.
– И что с ней? Чем она больна?
– Случай очень сложный, Коля. Шесть месяцев назад с Полиной произошла ужасная трагедия. Ей выжгли глаза калёным железом. И сделали это её родные мать с отцом.
Силантьев аж застыл. Мгновенно похолодели руки и сердце будто остановилось в груди. Ему, медику с огромным опытом, невозможно было представить, осознать эти несколько фраз.
– Что ты такое говоришь, Гена?! Как такое вообще возможно?
– Эта история такая же странная, как и болезнь Полины. Сначала родители выжигают глаза дочери, а потом убегают.
– Их ведь нашли?
– В том-то и дело, что не нашли. Нашли пустую машину в нескольких километрах от дома. Всё перекрыли. Каждый метр прочесали, но не нашли. И мать, и отец просто исчезли. Никто из родственников их не видел и не слышал. На счетах у обоих имелись небольшие суммы. Деньги тоже остались нетронутыми. Ни копейки не взяли. А сами…просто исчезли, испарились. И по сей день никаких следов найти не могут. Но хуже всего дела обстоят с рассказами соседями, они абсолютно не укладываются в картину трагедии. Все в один голос утверждают, что мать с отцом в дочери души не чаяли. Да и вообще были хорошими людьми.
– Так может это не они?
– Они. Есть свидетель. Да и Полина порой повторяет, что «папочка глазкам сделал больно». Она видела и помнит, что с ней сделали родители. Возможно, именно эти воспоминания и разрушают её изнутри.
– Она потеряла зрение?
– Глазные яблоки отсутствуют полностью, зрительный нерв поврежден настолько… ну… в общем, его нет совсем… Девочка полностью слепа и всё ещё испытывает сильные боли. Порой ей даже сильнейшие анальгетики не помогают. Веришь, нет, несколько минут находился рядом с Полиной, а слёзы так и текли из глаз. Невозможно наблюдать за её страданиями. Просто никаких сил нет…
Ком в горле не позволял говорить. Однако, через мгновение Геннадий Андреевич сумел взять себя в руки, – в конце концов это работа, вопросы нужно решать:
– Она мало разговаривает и почти всегда это какие-то бессвязные речи или воспоминания о зверском поступке родителей. На ногах стоять она не может и вообще не восприимчива к болям в ногах.
– Она не может ходить?
– Нет. Полина не может ходить, и мы не понимаем почему. Мы сто раз всё перепроверили, применяли все возможные тесты и стимуляторы, и ничего! Глаза у неё повреждены, но всё остальное в порядке. Мозг к счастью, тоже в порядке. Цел и позвоночник, повреждений в спинномозговых нервах не обнаружено. Тем не менее ей становится только хуже, и мы не понимаем, как ей помочь. Впрочем, вот, я привез все документы, результаты проведенных исследований. Передаю вам в центр.
