– Если я тебя поцелую, мне выпадет удача? – отвечала Хелен.
– Мне – выпадет, – говорил он. – Тебе – не уверен.
«Я какой-то трубочист».
Поначалу Генри посмеивался, но месяцы шли, и веселье поугасло.
– Чищу трубы. Поставляю кучерские кнуты. Делаю великолепные корсеты из китового уса. Доставляю молоко к вашим дверям. Я врач, хожу по домам.
Он был учителем труда (ныне на пенсии), то есть большую часть жизни развивал навыки, на которые больше не было спроса.
– Сейчас вообще труд-то преподают? – спрашивал он жену. – В обычных школах, неспециализированных? – Мастерство, которое он оттачивал и пытался передать другим, ныне считалось «ремеслом», а не первоосновным знанием.
– Кончай ныть, – говорила Хелен. Генри все принимал слишком близко к сердцу. – Труд – умирающее искусство? Ты на домоводство посмотри. Было время, когда образованная домохозяйка собой гордилась. А теперь что? Хлеб, торты, шитье – это же просто хобби.
– Вот, значит, до чего мы докатились? Хобби?
– Моя бабушка сама сучила пряжу и плела кружева. Я даже не знаю, как подступиться. И что-то я не замечала, милый, чтоб ты строил водяные колеса и ветряки.
Но в этом-то все и дело. Генри Кёртис умел с завязанными глазами разобрать карбюратор, собрать, смазать и мигом отрегулировать на режим холостого хода. Но карбюраторов больше не выпускали; они никому не нужны. У его жены прекрасный почерк, но и почерк больше никому не нужен. Паяльники и благотворительные распродажи продуктовых наборов. Карбюраторы и корочки пирогов.
– Мы таем, – говорил он.
– Глупости, – отвечала она.
– Мы исчезаем. День за днем растворяемся и сами не замечаем. Утром бреюсь и удивляюсь, что мое отражение еще не прозрачное.
За ним водилась привычка угрюмствовать – Лора пошла в него. Но на пенсии меланхолия обострилась. И как-то вечером, когда Исчезающий Человек рылся на кухне в поисках предметов, которые двадцать лет не сдвигались с места, не успел он закричать: «Хелен, а где…» – его жена отложила журнал и окликнула его сама.
– Генри, – сказала она. – Давай сбежим. В теплые края.
Появился план, и это взбодрило Генри. Он вышел в Сеть, ввел пару поисковых запросов и чуть не утонул в обилии возможностей. Решил обратиться к друзьям в «Фейсбуке». Те, в свою очередь, посоветовали «опросить сообщество», и он написал сообщение на форуме учителей-пенсионеров.
МЫ С ЖЕНОЙ ПОДУМЫВАЕМ НАДОЛГО УЕХАТЬ В ОТПУСК.
МОЖЕТ, В КРУИЗ. ЕСТЬ ИДЕИ?
«На Аляске замечательно». «Норвежские фьорды.
И думать нечего!!! Могу ссылку прислать».
Я ДУМАЛ, ГДЕ ПОТЕПЛЕЕ.
«Может, в Африку?»
НИКОГДА НЕ БЫВАЛ. А НЕПЛОХО БЫ. ТОЛЬКО ПИРАТОВ БОЮСЬ, ХАХА.
«Детям понравится в Африке».
ВНУКАМ РАЗВЕ ЧТО.
«У тебя внуки? Счастливый! Большие уже, на сафари их можно взять?»
ВСЕГО ЧЕТЫРЕ С ПОЛОВИНОЙ. БЛИЗНЕЦЫ. ХЕЛЕН (ЖЕНА МОЯ) ХОЧЕТ ОТВЕЗТИ ИХ В «ДИСНЕЙУОРЛД», ЧТОБ ПОРАДОВАЛИСЬ, ПОКА НЕ ВЫРОСЛИ. НО, КАЖЕТСЯ, ЭТО Я СЛИШКОМ ВЗРОСЛЫЙ ХАХА.
Юнец в шелковой рубашке обтер шею сложенным носовым платком. Лагос о себе забыть не дает, вот в чем беда. Чай и дребезжащий вентилятор слегка освежают, и все равно не спастись от вязкой уличной жары.
Блеклоглазый увалень через два терминала от него обратился к собранию:
– Как пишется «наследство»? Спеллчекер не знает.
– Ты так написал, что даже спеллчекер не узнаёт? Стыдобища!
По комнате прокатился хохоток, кто-то крикнул:
– Да он тут знак доллара две недели искал!
И опять смех. Уинстон вздохнул. Глотнул чаю. Лимонный, с имбирем. Радио в кафе напевало:
