– На паспорт! – сказала тетушка Юлия.
Я поблагодарила.
Если прибавить эту сумму к тому, что я выручила за сережки, сдав их в ломбард, и купюрам, по-дружески подаренным мне Захаром и Николя, не хватало совсем немного: примерно сто долларов.
Эльвира и Юлия, знавшие о моем существовании только по редким письмам, верившие целое десятилетие, что я погибла под бомбами, приняли меня у себя, накормили, да еще сделали подарок. Их картина мира не должна тревожить мое сердце. Все, что я могла испытывать взамен, это – благодарность.
Откланявшись, я поспешила к матери: у Нины Павловны был банный день.
Купание происходило так: сгибаясь в три погибели, мы подкладывали клеенку под женщину, весившую сто двадцать килограммов и категорически не желавшую купаться в ванной.
Нина Павловна нагишом возлежала на родной перине, на прочной плотной клеенке, а рядом стояли ведра с горячей водой и таз – с холодной. Мама намыливала Нину Павловну мочалкой, а я тут же обтирала чистой губкой, тщательно собирая воду с ее дородного тела.
– Трудиться! Не зевать! – покрикивала Нина Павловна, отпуская в наш адрес оскорбительные эпитеты.
В наши обязанности входило купать больную три раза в неделю.
Падая от усталости, я и мать каждый день делали уборку, вычищали двухэтажный дом и времянки, долгие годы находившиеся в запустении. Мыли окна, скребли стены, а затем готовили обед по заранее составленному меню. И не дай бог, что-то не нравилось Нине Павловне! Она могла заставить нас заново варить борщ или жарить курицу, чтобы корочка была хрустящей, а не сочной и нежной. Изначально скверный характер Нины Павловны усугубляли последствия избиения: домовладелица могла ходить, хоть и с трудом, но предпочитала этого не делать, требуя в любое время суток подносить ей судно и тщательно подмывать ее после туалета.
Я за первые две недели сбросила десять килограммов.
В пять утра, как и предупреждала, Нина Павловна кричала зычным голосом:
– Эй вы, прислуга! Сюда!
Объяснения, что мне необходимо несколько минут, чтобы привести себя в порядок, не имели успеха. Приходилось кубарем скатываться с лестницы и с улыбкой исполнять пожелания домовладелицы.
– Делай мне массаж! – требовала она, и я онемевшими от боли пальцами разминала воротниковую зону, пока не наступало время последнего ужина. Ужинала Нина Павловна три раза, последний раз – в полночь.
Мы с матерью сбились с ног, чтобы ей услужить. Ведь только сохраняя добрые отношения, терпя все причуды, мы имели крышу над головой.
На чердаке мы прятали кошек, которые не могли спуститься в сад и подышать свежим воздухом. Услышав о домашних питомцах, Нина Павловна сразу приказала убить животных.
– Чтобы духу их тут не было! – заявила она.
Нам пришлось держать Карину, Одуванчика и Полосатика в клетке. Кормили кошек мы только один раз в день, когда ели сами. Котят прятали, чтобы домовладелица не услышала их жалобный писк.
Нина Павловна, видя нашу покорность, наглела с каждым днем, пытаясь унизить нас как можно сильней и пользуясь своей безнаказанностью.
Мамино терпение было на исходе, она держалась из последних сил.
– Сын меня бросил, – жаловалась Нина Павловна, когда я переодевала ее, сменяя ночную рубашку на утреннюю одежду. – Уехал, сука, в Москву! Невестка с внуками тоже сбежала! Родная сестра судится за дом! Я киллера найму! У меня есть деньги и связи!
Выслушивать стенания больной нелегко, но еще сложней жить на улице и ночевать в подъездах. Меня утешало то, что впереди лето. На Кавказе лето сухое и теплое, отчего ночлег в парке или в лесу не кажется такой уж лихой затеей. Работали мы на Нину Павловну совершенно бесплатно: тысяча рублей оказались частью лживых обещаний. Времени для поиска других заработков не было. Двухэтажный, солидный по площади дом требовал ежедневной уборки, Нина Павловна, беспокойная, злая, придирчивая, не давала ни минуты покоя. Я бежала к ней по первому требованию.
