Читать онлайн Александр Левинтов - 6 | Поэтический дневник



Редактор Ирина Михайлова

Дизайнер обложки Роман Максишко

Издатель Максим Осовский


© Александр Левинтов, 2022

© Роман Максишко, дизайн обложки, 2022


ISBN 978-5-0053-1994-4 (т. 6)

ISBN 978-5-0053-1985-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Александр Левинтов


Мой учитель, Евгений Ефимович Лейзерович, как-то назвал меня Шопеном географии, а ведь он даже не догадывался, что я сочиняю стихи. Втайне я горжусь этой характеристикой и при этом понимаю, что каждый из нас прорастает собою разным.

Тот, кто доберется до этого, шестого по счёту поэтического сборника, утомлённый однообразием стихов, вынужден будет признать, что этот человек всю свою жизни:

– пил всё подряд, но с удовольствием, особенно в грозы

– слагал стихи=мыслил (ему стихи помогали мыслить и учили излагать мысль выпукло и кратко)

– мотался по всей Земле

– умирал.

И этот вывод будет совершенно верным: так оно и было, так и было, всю жизнь.

2016

ЯНВАРЬ

бессонница (романс)

твои глаза закрыты. Тишина.
и ты не видишь слёз моих кристаллы.
бокал любви осушенный до дна,
и на плечах лежит тяжёлая усталость
не жаль того, что с нами не случилось,
и прошлого мгновенья мне не жаль,
что было горячо – потухло и остыло,
и в пепле сединой лежит печаль
не знали мы: надвинется усталость
ненужных и прошедших слов,
чего нам ждать? – стареющая малость
неукрепляющих стараний и основ
и пусто, и темно. Ночь длится бесконечно,
мертвящею луной окрест снега залиты.
и в тишине тревожной, бесполезной
ты безмятежно спишь. Глаза твои закрыты.

покой

так щемяще просто – уходить,
растворяться, будто как и не был,
знать: уже не будет впереди
ничего – ни прошлого, ни неба
и в прощальном жесте, взгляде,
вздохе передать последнее прости
в безупречно не своём наряде,
словно приходил лишь навестить
позабыть всё или быть забытым —
разницы, конечно, никакой
все пути, глаза, слова – закрыты:
несуществованье и покой
и покой, какого в жизни этой
мне не доводилось достигать,
даже грусть ушедшего поэта —
лишь затихшая ритмическая стать

Озарение

звёзды не падают – звёзды взлетают,
ты не поверишь, но видел я: с краю
небо вспорхнуло от землепада,
искры взметнулись ярким каскадом
выше и выше – наши желанья,
ярче, стройнее лучи мирозданья
зорче смотри: завселенские дали
руку свободы нам передали
нет под ногами опор и традиций,
только наверх обращённые лица,
я ощущаю, вижу и знаю:
звёзды не падают – звёзды взлетают

Новогодний подарок

я купил себе подсвечник
сочинять стихи ночами,
чтоб стояла тихо вечность,
строки сыпались бы сами
муза трепетная тенью
мне нашёптывает рифмы
и звучит свободно пенье:
вёсны, поцелуи, нимфы
пусть я стар и неуместен —
но свечи мелькает пламя,
и стихи – просты и честны,
без прикрас, усилий, званий
впереди – совсем не годы,
только миги да мгновенья,
время с гор устало сходит
в поэтические сени

не настало

ещё не зародились грозы,
которых, мёртвый, не услышу,
и хлёстких струй по чёрным крышам
ещё не дали небу росы
и те цветы, тебе в подарок,
не посадили… виноград
вина, которому я рад,
под прессом не ушёл в осадок
и значит – мне слагать стихи
ещё позволено в всевышних,
ещё не числюсь в списке лишних,
и ждёт расплата за грехи
пока не взнузданы стихии,
и мыслям есть куда лететь,
я занесу над ними плеть
безумной, страстной эйфории

Зимняя дорога

в небе пусто и морозно,
стынут воздух и дыханье,
в дымке солнечной, морозной
перхоть снежная сияньем
а дорога бесконечна,
пустота, кричи хоть криком,
тракт укатанный и млечный,
елей сумрачные пики
где-то люди, свет, застолье,
где-то дети и восторги,
позатихли в голом поле
страсти, горести, тревоги
ни доехать, ни приехать,
до тепла не дотянуться,
не дождаться слёз и смеха,
хрупких мыслей нити рвутся
и лежит моя дорога
в одиночестве замёрзшем,
еду на неспешных дрогах,
январём под корень скошен

в снегопад

ах, снегопады,
почти комками,
деревья рады
(понятно, знамо)
богатым шубам,
согреться чтобы,
таджики с шумом
растят сугробы,
а мы, старперы,
сидим по кухням:
кирнём по первой
и балагурим;
небес не видно,
да и не надо —
с капустой кислой
похмелье ладно,
увы, жаркое
для нас экстрим,
и за второю
не побежим,
а снег всё валит,
что твой десант,
мы всё ж добавим
полсотни грамм;
свежо и чисто,
хоть помирай,
и ангел истов,
и виден рай

Лавина дьявола (стихотворение в прозе)

Она может быть любого цвета – от мрачно чёрного, какой бывает только в преисподней, до абсолютно прозрачного, выдающего лавину только клубами турбулентности и нервным, паническим дрожанием воздуха.
Я видел зелёную лавину и розовую, голубую и пепельно-жемчужных тонов, поглощающих пёструю, карнавальную, кукольную, ненастоящую действительность мира. Это впечатляет и завораживает.
Не верится, что надо бежать, укрываться и увёртываться, не верится, что она движется на тебя, и твои размеры в сравнении с ней просто ничтожны. Её масштаб начинаешь постигать только тогда, когда она уже рядом.
Не верится, что она обладает мощью, силой, энергией, не терпящими возражений и сопротивление. Она очевидна до невероятия и невероятно очевидна. Правда, это последнее, что ты видишь перед собой.
Потому что потом наступает тьма или мгла – это неважно, потому что тебя уже нет, вместо тебя – закоченевший обрубок человека, вмёрзший в безразличную и бесчувственную пелену. Забудь всё, кем бы ты ни был.
В лавине ты становишься призраком, бесстрастным, бестелесным, монотонным. Ты не принадлежишь себе и не нужен себе, ты никому уже не нужен, и тебя можно теперь только бояться. Бойся и ты себя.
Можно ли её избежать? – конечно и даже легко: не бывай там, где сходят лавины, не иди ей навстречу и не жди её. Страшись её и себя в ней. Беги! Ты успеешь спастись и скрыться, если избежишь её очарования.
Немногие, слишком немногие, попав в лавину, остаются в живых, но эти немногие – несчастные инвалиды. Ни на что негодные и неспособные, расслабленные, поражённые потусторонностью, не от мира сего.
Ты хочешь оставаться счастливым, свободным, беспечным? – не приближайся к ней, но всегда смотри в её сторону, иначе она подкрадётся к тебе и украдёт тебя у тебя же самого. Будь бдителен.
Ты – разный: добрый, сильный, талантливый, красивый. Ты очень разный и гордишься своей индивидуальностью, неповторимостью, оригинальностью – до тех пор, пока тебя не поглотит лавина.
Эту лавину зовут Власть.

ФЕВРАЛЬ

конец зимы и всего остального

мети меня в дали, метель
туда, за шальной горизонт,
срывай мои двери с петель,
гони мою душу за фронт
и снова – не видно ни зги
в белёсых порывах стихий,
и стонут от стужи мозги,
и ветром уносит стихи
мети, засыпай, заметай,
как будто и не было нас:
засыпаны строки и май
и сверху – негнущийся наст
забудут меня и забуду я сам
свои наслажденья, страданья и муки,
и медленно буду нестись к небесам,
и Боже печально протянет мне руки

сонет экстаза

мир протекает нормально,
слава Всевышнему, мимо меня
стерео, поли и многоканальный,
трубами медно-победно звеня
я затихаю в своём изумлении,
я б закатился ртутною каплею,
за эту планету держит лишь трение,
да, и по утру рассол из хлор натрия
не удержать одержимость болезнями,
не испытать, что дано вдохновеньями,
мигами, вздохами, плачем, мгновеньями,
не разорвать, что повязано звеньями
небо становится всё голубей
от многокрылья моих голубей

рыбаки в море

штормит но не очень
и тянет блевать
если в глотке
ни капли водки
трюмы жадно глотают рыбу
а рыба глотает воздух
испорченный дохлой солярой
море думает: «ну, и когда
они поперхнутся моею халявой?»
подвахтенный борется
с недоснятым сном
в башке застрял тяжеленный лом
и небо матами кроется
море прессует и рулит того
кто отчаянно слаб
боцман гоняет своих рабов
а выше предсердия краб
он всех посылает в ядрёные дали
где бляди ещё никому и не дали
плачет солёной водою макрель
мы в полушарной дали от своих
и даже не верится – нынче апрель
поскольку осенним слетает стих
а кто-то под скумбрию кушает водку
в тепле и компании гладких тёлок,
я тут, надрывая последнюю глотку,
чертовски устал и чертовски ловок

разговор

я сказал себе: «поговорим,
мы давно с другими лишь болтали,
до последней рюмки, до зари,
до того, как просветлеют дали…
что-то ты, мой друг, опять грустишь
и себя потёмками теряешь,
между нами – пустота и тишь,
словно мы теперь чужие. Знаешь,
я тебя давно не различаю
среди прочих, мрачных и усталых,
приглашаю – к водке или к чаю
что нам надо? – самую, ведь, малость…
мы с тобой, дружище, постарели,
нелюдимы, нелюбимы, стёрлись,
позабыты синие апрели,
полиняли страсти, перемёрли…
скоро нам, точнее, мне, конечно,
помогать тому, кто остаётся,
улетать куда-нибудь за Млечный:
жизнь прошла – и больше не вернётся

о себе

я ещё не устал, не устал —
веселиться, болеть и любить;
чем ваять под себя пьедестал,
лучше вить жизни тонкую нить
я ещё докричу пару строк,
допоюсь и допьюсь до пьяна,
пусть проходит, кончается срок —
не бывает бокал без вина
и туманы ещё упадут,
и алмазные росы – в рассвет,
я с собою и с миром в ладу
столько песен, рассказов и лет
и звезда загорится во мгле,
посылая счастливую мысль,
ухожу, как пришёл, – налегке,
под осенний задумчивый дрызл

женские стихи

жёстко, навзрыд, негодуя и плача,
рифмы беря от тоски и отчаянья,
ты, водовозная старая кляча,
лава вулканная, искра и пламя
женский поэт – это море страданий,
непозабытого и непрощённого,
пепел горячий и остовы зданий,
женский поэт – по природе нечётный
в сердце стучится строка пулевая,
стыдно до боли от собственной грязи,
мы эту бабу, скорее, не знаем,
как она чувства сплетает из вязи?
ожесточённый, взыскующий стих,
душу зачем-то шальным теребя,
вот он взорвался и тут же затих —
не о себе, но всё из себя

Выбор

однажды девица спросила его:
«я что-то с тобой не общалась давно»,
ответил: «в 16,
в 17:15,
и точно, что буду к тебе до восьми,
и, если так надо, то лягу костьми»…
не лёг и не был,
потому что в пивной
с друзьями общался, до пьяну хмельной
и девушку ту откровенно забыл
в весельи угарном
как тать контрабандный…
ах, милые дамы, придите в покой,
к вам рваться и биться, скажите, на кой?
часы убивать ради горстки минут,
то «да», то ли «нет», то пряник, то кнут
и всё ненароком,
то по лбу, то боком,
куда как приятней
идти нисходящей
и сквозь ненавязчивый, шёпотный дрызгл
искать в опьяненьи и радость, и смысл

МАРТ

ушедшее

неистовый свист соловьёв,
сирени настой до утра,
восторги бессонниц и снов,
влюблённого сердца игра
пронзительна юность моя,
она и сладка, и горчит,
в ушедшие вёсны маня,
напрасно стихами бурлит,
я плачу… уже никогда
в росу не упасть нагишом,
и в небе прощальном звезда
мне светит за тёмным окном
а может, вернусь? – и опять
вернётся восторг тот ночной,
мы будем с тобою лежать
и песни шептать под луной

так тик-так

двадцать три часа пятьдесят минут,
кажется, я скоро закончу путь
и уже не сломать, не разогнуть
жизнью намотанных пут
двадцать три пятьдесят пять,
то ли темнеет, то ли белеет
контур ближайших свершений и лет,
как бы хотелось двинуться вспять
двадцать три пятьдесят девять
пора собираться, раздать долги,
пора затеряться в урманах тайги
и ничего, наконец-то, не делать
двадцать три пятьдесят девять
и сколько-то там секунд
за мной уже послан по следу Greyhound,
и влажно прощается Дева
– — – — – — —
тихо ходят манекены
сквозь начищенные стены,
два гвоздя здоровых, чтоб
не распахивался гроб

Они и мы (ответ Иосифу Флавию)

Они и мы! Они! – и мы…
один Их город – больше Иудеи,
Они – от Англии до Карфагена,
и от Столпов до Понта, персов, гуннов
Они хотят полмира под собой,
а мы, гонимые, остаться только горсткой
на горсточке земли Обетованной…
Их – миллиарды, нас – совсем немного,