"Полина. Полынникова. По-ли-на По-лын-ни-ко-ва", – Лина трогает губами, перекатывает на языке, пробует на вкус сочетание своего имени и фамилии Макса. Получается так здорово: текучие круглые "оли" и "олы" звучат как рифма, катятся друг за другом наперегонки, скользят по двойному "н", дружно взлетая вверх на звонком "кова". Красиво, красиво, да, да, нравится! Это куда лучше звучит, чем Полина Кислякова. Полина Полынникова – это поэма, сплетение двух "П". Лина схватила листок бумаги, ручку и стала выводить вязь подписи. Рука сначала сбилась на привычное "К", но потом повела гладко: две "П" легли, тесно прижавшись, как сёстры-близняшки, как раздвоенное объёмное нечто, выпуклое и будто бы живое. Взяла листок в руку, поднесла к окну, посмотрела на свет. Да, подпись получилась куда красивее сегодняшней. Положила листок на стол, зажмурилась, сосредоточилась, сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и мысленно произнесла: "Полина Полынникова. Хочу, хочу, хочу, чтобы мир услышал это имя!.."
Сердце ухнуло куда-то вниз, и тут же раздался телефонный звонок.
– Кабинет кафедры Организации и планирования, – переведя дыхание, ответила девушка.
– Лину пригласите, пожалуйста, – от звука голоса закружилась голова, и сердцу стало тесно в грудной клетке, как пойманной птице. Она опять узнала его по звонку, почувствовала.
– Макс, здравствуй!
– Привет. Я зайду сейчас.
Макс никогда не спрашивал разрешения, просто ставил перед фактом: он сейчас придёт. Как-то само собой подразумевалось, что Лина освободится от всех дел и уделит ему ровно столько времени, сколько он готов уделить ей.
Девушка ахнула, схватила листок с упражнениями в каллиграфии, быстро свернула и сунула в карман. Порвать и выбросить его она не решилась.
Стучат. Не дожидаясь ответа, в длинную узкую лаборантскую вошёл Макс, закрыл за собой дверь, и Лину окатила волна запаха. Странный букет, причудливые ноты: это резина, горячий паяльник в олове и канифоли, металл, машинное масло. Густая смесь пропитала одежду и волосы, к ней примешивается то, от чего у Лины слабеют колени – терпкий, дразнящий запах молодого тела, который она безошибочно узнает среди тысяч и тысяч других… Макс выдвинул стул на середину комнаты и сел, закинув ногу на ногу.
Чёрные джинсы из микровельвета подшиты снизу половинками металлических замков-молний. Мама считает, так они дольше прослужат, не будут трепаться на сгибах ткани. Джинсы сидят, как влитые, обтягивая длинные ноги спортсмена – Макс занимался лыжами. Голубая рубашка оттеняет цвет глаз. Сверху надета, но не застёгнута, красная олимпийка с белыми полосками вдоль рукавов. Всё это буйство красок завораживает Лину и приводит в состояние тихого ликования.
Она смотрит, не отрывая глаз, выхватывая детали и впитывая каждую черту и чёрточку: крупные руки красивой формы, непослушную светлую прядь, упавшую на висок, скульптурный рельеф скул, по-мужски твёрдую линию подбородка. Губы. Нет, только не смотреть на его губы: он увидит и поймёт, как ей хочется сейчас, немедленно прильнуть к ним!.. Нельзя, нельзя. Да и он, как видно, не расположен к поцелуям в таком неподходящем месте, ведь сюда каждую секунду могут войти.
