Проговорив это, Жучко позволил себе поправить прядь волос, прикрывавшую лысину. Он умел говорить складно и совершенно по-военному.
– Хорошо, – Рукосуев устало потёр морщинистый лоб, – и вот ещё что…
Но досказать он не успел, раздался стук в дверь, и тут же она распахнулась настежь. На пороге стояла красная от возмущения, молодая, симпатичная преподавательница английского языка в узкой кофточке и короткой юбке. За плечо она держала слабо упиравшегося, невысокого, толстенького, по-швейковски простолицего и круглоголового, курсанта, причём юный мореход был в одном ботинке, а другой держал в руке.
– Ну, я просто не знаю, что делать! – запричитала англичанка. – Бьюсь с ними, бьюсь, а произношения как не было, так и нет…
– И нэ будэ, – флегматично отреагировал курсант. – Та подумайте ж сами, Ѓалина Ѓеннадьевна, та де ж у нормального хохла можэ быть анѓлийское произношэные…[1]
– Эт-т-то что такое? – побагровел начальник СО, вперяя в курсанта косой, испепеляющий взор. – Как вы можете являться в таком виде, да ещё не представившись?
– Звиняйте, виноват, то есть, – всё также невозмутимо проговорил курсант и, опустив руку с ботинком, добавил: “Товарыщ капитан второго ранѓа, курсант Ѓунько прибыл, а вернэе будэ, доставлэн” – и он смиренно поглядел на сердитую англичанку.
– Пять нарядов вне очереди! – рявкнул Рукосуев. – Три дополнительных занятия по строевой подготовке!
– Ну шо це такэ! – заныл Гунько. – Шо я, сам к вам прибыл? Минэ Ѓалина Ѓеннадьевна прыволокла.
– Вы меня, конечно, извините, – затараторила англичанка, – я понимаю, что произношение не по вашей части…
– Вот именно, – перебил её Рукосуев, – это дело совсем не по части строевой части…
– …но то, что они себе позволяют на занятиях, это просто уму непостижимо! Гунько, покажите!
Флегматичный Гунько поднял над головой башмак.
– Это, если не ошибаюсь, тоже из твоей роты? – хриплым от бешенства голосом спросил Рукосуев. – Ты когда порядок наведёшь? Выперли тебя с флота, пригрелся здесь – так старайся!
– Я стараюсь! – испуганно крикнул Жучко и скомандовал: – Курсант Гунько! Ко мне!
– Есть! – ответил Гунько и, размахивая ботинком, приблизился к своему командиру.
Тот взял ботинок и заглянул внутрь, а затем показал начальнику. Рукосуев не только заглянул внутрь, но, взяв со стола маленькую линейку, что-то быстро измерил внутри башмака и, видимо, оставшись довольным, вернул обувку Жучко, а тот передал ботинок Гунько.
Преподавательница взирала на эти манипуляции, широко раскрыв пухлый ротик.
– Видите ли, Галина Геннадьевна, – Рукосуев счёл необходимым прояснить ситуацию, – завтра я провожу смотр этой роты, вот курсанты прямо на занятиях и устраняли последние недостатки. Это, конечно, безобразие, и я при вас обращаю на это внимание командира.
– Я не знаю, что они устраняли! – взвизгнула англичанка. – Они знаете, что делали? Они потихоньку под столами брили ботинки изнутри! Безопасными бритвами!
Англичанка сделала паузу и вытаращила подведённые глаза, видно, ожидая услышать изумлённые возгласы, но ничего подобного не последовало, Рукосуев и Жучко восприняли дивное сообщение с чисто военным хладнокровием.
– Вы присядьте, Галина Геннадьевна, – предложил Рукосуев. – Вот командир роты вам сейчас всё… того…
– Во время смотра роты, – начал чеканить Жучко, – будет среди прочего проверяться правильность маркировки формы.
Гунько! – приказал он. – Снимите воротник!
