Институт квантовой механики был настоящим произведением искусства. Его огромное куполообразное здание из стекла и металла сверкало под лучами солнца, словно символ прогресса. Потоковые линии – тонкие световые нити – сплетались вокруг конструкции, сияя мягким голубоватым светом.
Я остановился у входа, пытаясь впитать масштаб здания.
– Ну, как? – спросила Ари, наблюдая за моей реакцией.
– Впечатляет, – признал я. – Всё это… почти магия.
– Пойдём, маг, – усмехнулась она, потянув меня за руку.
Мы вошли внутрь, и меня сразу же охватило ощущение уюта и одновременно чего-то невероятного. Голографические экраны на стенах показывали сложные схемы, потоки данных и трёхмерные модели. Люди в белых халатах перемещались по коридорам, некоторые что-то обсуждали, другие работали за интерактивными панелями.
– Ты правда хотел сюда попасть? – спросила Ари, оглядываясь.
– Ещё как, – ответил я.
Мы подошли к одной из лабораторий. За стеклом группа студентов работала с миниатюрным материализатором. Машина мягко гудела, а её корпус был покрыт тонкими линиями Потока, которые мигали в такт её работе.
– Это и есть сердце всего, – сказал я, кивая на материализатор.
– Объясни, – попросила Ари.
– Материализатор – это устройство, которое превращает энергию в материю, – начал я, слегка наклонив голову, чтобы лучше рассмотреть детали машины. – Но для этого нужен Поток.
– Почему?
– Поток – это не просто источник энергии, – объяснил я. – Это связующая сеть, которая позволяет материализаторам получать данные. Представь, что каждая молекула, которую создаёт эта машина, требует точных инструкций. Без Потока это невозможно.
Она кивнула, явно впечатлённая.
– А если отключить Поток?
– Тогда всё, – сказал я. – Материализаторы просто перестанут работать. Поэтому они так важны для каждого города.
Мы наблюдали, как студенты вводили команды, и на панели материализатора появилась голографическая проекция: кусок сложной техники, похожей на двигатель. Через несколько секунд световые линии внутри устройства засветились ярче, и на выходе появилась реальная деталь, идентичная проекции.
– Удивительно, правда? – спросил я, глядя на неё.
– Это потрясающе, – призналась Ари.
Один из студентов заметил нас и вышел из лаборатории.
– Вам что-то подсказать? – вежливо спросил он.
– Мы просто смотрим, – ответил я.
Но в его взгляде появилось лёгкое подозрение.
– Вы… кто?
– Туристы, – быстро ответила Ари, но он продолжал смотреть на меня, явно что-то обдумывая.
– Вы ведь понимаете, что здесь не место для экскурсий?
– Да, конечно, – сказал я, отводя взгляд. – Мы не помешаем.
Мы ушли, но я не мог избавиться от ощущения, что его взгляд следит за мной.
Мы сидели на лавке у небольшой площади внутри института. Ари казалась задумчивой, её взгляд был устремлён куда-то в прошлое.
– Всё это, – сказала она, показывая на материализаторы и голографические экраны вокруг, – кажется таким… далеким.
– Что именно? – спросил я, глядя на неё.
– Жизнь, где у нас не было ничего, – тихо ответила она.
Я замер, уловив что-то новое в её голосе – грусть и тяжесть воспоминаний.
– Когда я была маленькой, – начала она, не глядя на меня, – мы голодали. Материализаторы не работали, еды было мало.
– Почему? – спросил я.
– Поток, – сказала она. – Он работал только в красных зонах.
Я нахмурился.
– Но ведь…
– Красные зоны тогда контролировали всё, – перебила она. – Ещё до войны туда ссылали людей для принудительной работы. Когда всё началось, их власть распространилась на города.
