Он поморщился, как от дурной пилюли: «Брр… Этого не может быть! О встрече было объявлено Иваницким – не подозревать же, в конце концов, и его, “Взвейтесь, соколы, орлами!”. И как в противном случае быть с распоряжением Палицына о моем откомандировании в распоряжение Русской миссии?»
Мысли прервала сценка, неожиданно выхваченная им у дальней колонны. Навстречу уже поворачивающему в соседний зал гарсону неожиданно вышел широкоплечий, с короткими усиками мужчина в изящном, сразу бросающемся в глаза костюме. И как незамедлительно отметил глаз – ростом он был вровень с парнем-гарсоном, а значит, несколько выше его, Листка, – ростом не выше среднего. И хотя ротмистр во все глаза смотрел на вошедшего щеголя, он и потом не смог бы сказать, общался ли тот с гарсоном – казалось, он даже не заметил его.
Однако то, что общение все же имело место, выдал короткий кивок парня в конец зала. В тот же момент голова незнакомца повернулась в указанную сторону, и Листка, точно молнией, пронзил острый, внимательный взор черных глаз, от которого что-то екнуло внутри Алексея Николаевича. И как это уже не раз бывало, по телу пробежал холодок неясного предчувствия: через минуту, уж в который раз за последние годы, судьба его резко изменится – теперь непредсказуемо и бесповоротно…
Накануне.
10 октября 1915 года. Тифлис.
Возвращение
«Приказ Армии и Флоту.
23 августа 1915 г.
Сего числа я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими силами, находящимися на театре военных действий. С твердою верой в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли русской.
Николай».
Почти весь 15-й год ротмистр Алексей Николаевич Листок провалялся в госпиталях – сначала в Тифлисе, затем в Пятигорске. Выписался лишь в конце сентября по третьей категории – «поправившийся от тяжелого поражения, годный по состоянию здоровья продолжить службу на нестроевых или административных должностях». И все же он вернулся в Тифлис – за назначением. Тому были свои, личные причины.
На фронтах дела были хуже некуда. С весны по конец лета 1915 года на всех фронтах русские армии терпели одно поражение за другим. В конечном счете все превратилось в грандиозное отступление – позже названное «Великим», – в результате которого за пять месяцев тяжелейших сражений Россия потеряла огромную территорию, включавшую Галицию, Польшу и Литву.
Военные неудачи – вкупе с невероятно огромными на фронтах человеческими жертвами и падением морального духа армии – тяжело сказывались на всем обществе. Повсюду заговорили о бездарности военного командования, о наличии германофильской партии в верхах и повсеместном засилье немецких шпионов. Бурление в головах незамедлительно вылилось в отвратительные еврейские погромы, преследование этнических немцев и поиск внутренних врагов, в том числе внутри правящей династии. И как для многих тогда в России, все происходящее в это время на фронтах и тылу стало для ротмистра Листка немалым потрясением. Что-то для него было неправильным и противоестественным в том трагическом факте, что еще вчера блестящая Императорская армия великой, хранимой православным Богом страны ломается под натиском внешнего врага. По выписке решил твердо: на фронт, в действующую армию!
С приездом в Тифлис незамедлительно отправился в штаб Кавказской армии и был немало удивлен, когда, доложив дежурному штаб-офицеру о цели прибытия, был неожиданно представлен не своему прежнему начальнику разведывательного отделения подполковнику Драценко, а его превосходительству генерал-майору Болховитинову. Тому самому генералу, что в тифлисском госпитале вручал ему – едва успевшему прийти в сознание – орден Святого Георгия 4-й степени. И как оказалось, это был уже не генерал-квартирмейстер Кавказской армии, а исполняющий дела ее начальника штаба.
