Всей этой живой суеты большого города еще не было, когда ранним утром коляска везла его к штабу. И потому вдруг обрушившееся на ротмистра течение мирной жизни сначала радостно ошеломило его, так что невольная улыбка проступила на его лице, но уже в следующую минуту вызвало недоумение. Как-то не вязалась эта «мирная жизнь» с делами на фронте, с полмиллионом только что убитых и раненых в Польше да с миллионом оказавшихся в плену. А сколько потерь-то еще будет! И не где-нибудь, а здесь, на Кавказском фронте, в ходе готовящегося ныне сражения за Эрзерум!
Внезапно нахлынувшие было мрачные мысли развеялись милой дамочкой – судя по изысканному одеянию и сопровождению тетки с двумя джигитами – явно из какой-нибудь знатной кавказской семьи. Она гордо, точно пава, проплыла мимо, и хотя – не желая дать дурного повода для ее сопровождающих – он лишь мельком взглянул на прекрасный юный профиль, сердце Листка сладостно заныло под офицерской шинелью. Отчего-то сразу вспомнилась сестричка из тифлисского госпиталя, почти полгода выхаживавшая его. Наталья Ивановна… Наташа…
Последнее время он все чаще вспоминал о ней. Привык к нежным ручкам? Или здесь нечто большее чем привязанность? Эх, свидеться бы, да пока невозможно – госпиталь в Навтлуге, на окраине Тифлиса… Пока никак нельзя!
Оказавшись перед округлым фасадом «Мажестика», Листок замер в восхищении. Только что выстроенное, сверкающее белым камнем здание – пятиэтажное, с узорными карнизами между ярусами фасада, высокими окнами первого этажа, – действительно походило на кусочек Парижа, внезапно перенесенный сюда, за тридевять земель, в Тифлис. И вновь кольнуло сердце – отгрохать сейчас, во время Великой войны, столь дорогое чудо, когда на фронтах не хватает солдатских сапог! Эх ты, матушка Русь!
В покрытом мрамором фойе встретил казак-урядник.
– Все сформлено, вашсокбродь, как приказано! – скороговоркой доложил он ротмистру. – Нумер четыреста пятнадцать. Вот и ключики, пожалуйте!
Листок, позвякивая, потряс на ладони связкой из двух ключей с массивным медным номерком.
– Что ж, молодец, пойдем глянем на твои апартаменты!
Две просторные комнаты углового номера, выходящие окнами – одна на Головинский проспект, другая на Барятинскую улицу, – показались ротмистру шикарными. По крайней мере не хуже парижского «Мажестика» или «Европейской»! От этой мысли ротмистр даже рассмеялся: признаться, в лучшей петроградской гостинице «Европейская» никогда не проживал, Парижа в глаза не видел, но отчего-то всегда в воображении именно эти заведения казались ему эталонами гостиничного шика. И все же приятно – Болховитинов и впрямь по-товарищески отнесся к его появлению в штабе!
Повернувшись к уряднику, весело подмигнул:
– Вот тебе и «Взвейтесь, соколы, орлами!». Спасибо, казак, удружил! Ставь саквояж, и вот тебе рубль на водку!
– Премного благодарен, вашсокбродь! – лихо козырнул урядник, свободной рукой подхватывая подброшенную Листком монету.
Отобедал внизу, в просторном ресторане гостиницы. Выбрал русскую кухню:
«Борщокъ съ дьяблями – за 60 коп.
Стерлядь по-русски – за 3 руб.
Мясо холодное съ дичью – за 1 руб. 25 коп.
Ризото куриные печенки – за 2 руб.».
К сему меню заказал два бокала грузинского красного вина, а на конец трапезы – рюмку коньяка братьев Форер.
Уже за коньяком Листок стал рассматривать немногочисленных посетителей – скорее от сытого самодовольства, нежели от какого-либо интереса.
