Опуская голову ниже, ее губы заскользили по коже члена, и обволокли его небом и языком, вплоть до ее гортани. Руку у основания фаллоса Ярослава пришлось нежно сжать, так как тот не помещался весь у нее во рту.
– Маша, – сдавленно отреагировал Яр, глубоко дыша.
Чтоб не вынимать его член изо рта, она положила на его губы свободную руку и сделала ей жест «т-с-с». Вероятно, Ярослав снова закрыл глаза и окончательно расслабился. По микродвижениям его тела, Мария поняла о надвигающейся кульминации их первой близости. Она плотнее охватила его член ртом и сжала гортань, чтоб принять именно в рот прилив семени. Яр дернулся вытащить пенис, но Маша одним касанием дала понять ему, что готова на большее. Тут Быковский окончательно сдался и кончил.
Секунд через пять, Яр потянул Машу к себе, чтоб та села рядом, положа голову на его плечо. Он обнял ее и долго-долго молчал.
– Я безумно тебя люблю.
– Я тоже тебя любою, Яр, – согласилась Маша, а потом немного помолчав, продолжила, – Знаешь, не могу тебя называть какими-то нежными прозвищами. Тебя это не смущает?
– Нет. Ты так произносишь мое имя, что мне уже хорошо.
– Это приятно слышать.
Маша прижалась к Яру всевозможными оголенными частями тела, и они смотрели фильм, такой – с мелькающими картинками, который забудешь через неделю, незабываемыми были нежные поглаживания Ярославом ее спины. Они с фотографической точностью фиксировались в телесной памяти, пополняя копилку воспоминаний-сокровищ. Иногда она утыкалась носом в его кожу, чувствуя сначала кончиком носа ее холод, а потом потепление от своего же дыхания. Яр не пах чем-то известным, он почти не пах, и в тоже время рецепторы улавливали ни с чем несравнимый тонкий аромат, исходивший от Быковского, и теребили нервы игривыми импульсами, чтоб те услаждали корковый центр обоняния мозга.
Яр вдруг прекратил поглаживания. Уснул. Часы призывно показывали ноль часов пять минут. В это время Мария обычно спала, сейчас же не могла, хотя чувствовала и логичную сонливость, и вечернюю усталость, и разморенность после близости. Но что-то разгоняло кровь внутри неё, не давая уснуть и поддавая в сознание, как в топку, необъяснимую тревогу.
Павлова высвободилась из объятий Ярослава. Присела. Телевизор стал раздражать. Книжка не читалась. Тревога все больше усиливалась. Время шло и медленно и быстро, показывая на часах уже один час три минуты. Тело начало потряхивать. Под одеялом становилось жарко. Она перевернула его холодной стороной к себе. Подушка измялась. Взбила и ее. В час двадцать четыре Маша смотрела на Яра и удивлялась своему желанию. Ей хотелось, чтоб он ушёл, а не спал рядом. Исчез мгновенно, даже не беря время на одевание и закрывание за собой входной двери. Она отодвинулась от него.
Ярослав перевернулся во сне и закинул на Машу руку. Павлова вздрогнула, пугаясь и его касаний, и данных на циферблате электронных часов: час двадцать семь.
– Малыш, ты чего? Не спиши? – приоткрыл один глаз Ярослав. – Что-то не так?
– Не знаю. Не сплю. Не могу.
– Эй, да ты дрожишь. Заболела?
– Нет, но дрожу.
– Что случилось? – поднялся Яр и хотел дотронуться до Маши, но та жестом показала «не надо».
– Я, кажется, тебя боюсь. Я не понимаю, что происходит.
– Что за бред? Это же я.
– Я, честно, не понимаю. Только мне хочется…, – она замялась не в силах говорить о своем желании. Тело обдало адреналиновой волной и усилило страх.
