– Ну говори, – окончательно проснулся Яр.
– Не могу сказать, будет звучать странно и глупо. Не могу.
– Говори!
– Не дави на меня, мне и так фигово.
– Так что мне делать? – запутался Яр, а потом неожиданно продолжил: – Маш, мне уйти?
– Я не знаю, – послышались истерическое нотки в ее голосе. – Блин, Яр, я не знаю. Это так глупо. И да. Да! Я очень хочу остаться одна.
Яр молча встал с постели.
– Блин, нет! Это так ужасно, – тоже вскочила Маша и прильнула к нему, гонимая чувством вины. – Я не понимаю, что со мной. Я не хочу, чтоб ты уходил и хочу одновременно.
– Я пойду на улицу покурить. Если через пятнадцать минут ты позвонишь и скажешь возвращаться, я вернусь. Если нет, уеду домой.
– Как?
– На такси. Я разберусь с этим, не переживай.
– Мне так стыдно, – поникла Павлова, закрывая глаза руками.
– Спать с двумя мужиками должно быть стыдно, а это мы порешаем. Ложись спать. Я пошёл.
Ей очень хотелось сказать что-то про любовь, но она одернула себя, так как в это мгновение в ней говорило не чувство любви, а страх потери. Подтекстом слов «я люблю тебя», было бы «я виновата, прости», однако тело так протестовало в его присутствии, что ей пришлось сдаться и закрыть на ним дверь.
Как только Маша вернулась и прилегла на диван, она мгновенно уснула.
***
Лавандовое море медленно набегало на пепельно-розовый песок. Маша и мамонт сидели и смотрели на остатки заката, который никак не завершался.
Сколько они уже так сидели, было неизвестно, время здесь имело свои причуды: события вроде как происходили и не происходили одновременно. Небо играло в пятнашки с цветом, море уныло плескалось, а вот солнце, закатившееся за горизонт, так и стояло там, будто актёр за кулисами, и не уходило на покой, хотя закончило игру текущего дня. Полноценная ночь в этом мире так и не наступала – вечный закат.
Мамонт уступил Марии свою скамеечку, которой вполне могло хватит на двух взрослых человек, сам сел на песок рядом.
Когда сны, такие же ярки, как и реальность, не получается отдыхать. Павлова чувствовала, что ей необходима остановка, потому не шла исследовать Сад тропы, а вспомнив прекрасный мир за дубовой дверью, укрылась в нем.
Понемножечку становилось спокойнее на сердце, желалось лишь одного – спинку на лавочке, а лучше уютный диванчик, чтоб поспать во сне. Мамонт подсел поближе. Маша облокотилась на него, как на мягкую стенку, левым боком и головой. Душа начала заполнятся тёплом от мамонта, яркими небесными красками и ласкающим шумом моря.
– Приветствую вас, милое создание, – нарушил умиротворение Господин Шишкин.
– Здравствуйте, – без удовольствия сказала Маша.
– Что вы? Не рады мне? – лукаво спросил он.
– И да, и нет. Не испытываю какого-либо неудовольствия к вам как к личности, а вот ваша работа меня подгонять – мне не нравится.
– Так уж и работа. Воспринимайте это как игру.
– Видите ли, Лёша, если вы не хотите, чтоб я взяла и утопилась в этой морской пучине, то не торопите меня сегодня. Я смертельно устала и сейчас это вовсе не аллегория. Устала настолько, что даже не могу почувствовать радости после воссоединения со своим любимым мужчиной. И осознание этого ещё более усиливает мою грусть. Дайте подзарядить душу красотой.
Лёша промолчал, лишь сел рядом на скамейку.
Павловой стоило бы удивиться и своему откровению, и верности собственных слов. Ее депрессия – смертельная усталость. Только с чего вдруг и когда точно появилась эта усталость, до сих пор было не ясно. Психотерапия пока не давала ей этих ответов, хоть и очень поддерживала.
