А гоеше маме - страница 16

– Плечом зараз вышибу вместе с замком, – заметно оживился кузнец Мотл, таким образом поддержав молодежь. – А потом по одному всех этих сволочей переловлю и кости переломаю.

Заерзали на своих местах, перешептываясь, Бенька с Яшкой. Идея пришлась им по душе. Ведь они сами только что шепотом обсуждали между собой план побега и мщения всем немцам и полицаям. Яшка предлагал убежать в лес, сделать луки со стрелами и убивать врагов из засады. Бенька же считал, что из лука нужно убить всего двоих, чтобы забрать их винтовки, а потом уже остальных убивать пулями.

– Правильно. Надо бежать, нечего здесь сидеть, – раздались с разных сторон возгласы в поддержку побега. – Что мы, овцы на скотобойне – сидеть и ждать своей участи? Что хорошего нас ждет?

– А что хорошего будет от того, что вы убежите? – возразил тут же кто-то из старших. – Посмотрите вокруг. Как можно убежать со стариками и маленькими детьми? Да и куда бежать? Немцы кругом, и свои, как звери. Что вы думаете, они только здесь такие?

Спор медленно набирал обороты, разделив людей на два лагеря. Один, малочисленный, отстаивал идею побега, другой, состоящий в большинстве своем из более старшего поколения, идею неповиновения отвергал, считая, что будет только хуже. Страсти накалялись, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы с разных сторон не послышалось: «Тише! Ша! Тише. Ребе будет говорить».

Все повернули головы в сторону бимы, на которую медленно, держась за поручень, поднимался невысокий, седобородый, с такими же седыми пейсами старик в потертой шляпе, старом, поношенном костюме и некогда белой, но вылинявшей от времени сорочке. Это был один из самых уважаемых и авторитетных людей местечка – ребе Мойше-Бер Горон. Он когда-то учился в самом Вильно (а может, и не в самом), окончил там Слободскую иешиву и по меркам Силене считался очень образованным человеком. После отъезда своего предшественника, раввина Азриэля Берманта в Англию, Мойше-Бер исполнял одновременно обязанности раввина, меламеда и резника. Ребе слыл человеком мудрым, рассудительным и справедливым, и люди шли к нему за советом. Были даже случаи, когда для разрешения мелких споров с евреями или между собой к нему обращались и гои.

– Идн!^{> [51]} – положив руки на молитвенник, обвел скорбным взглядом затихших людей Мойше-Бер. – Мы сидим здесь уже целый день, и все это время я внимательно слушаю ваши умные разговоры, но ничего умного не услышал. Беда пришла к нам в дом, и вместо того, чтобы сплотиться и помогать друг другу в трудную минуту, вы затеяли этот глупый спор – бежать или не бежать. Куда бежать? К кому бежать? А что будет с теми, кто не сможет убежать? Вы о них подумали?

– Так что же делать, ребе? Вот так сидеть и ждать, пока они там решат, куда нас всех выгнать?

– Я не могу вам сказать, что делать: каждый волен поступать так, как он считает нужным, но что я могу вам сказать – так это то, что ничего не делается без воли Всевышнего. Когда нас всех привели сюда, я сразу задал себе вопрос: а почему нас не посадили под замок в каком-нибудь амбаре или сарае, а заперли именно здесь, ин шул?^{> [52]} Почему? И я ответил себе: Мойше-Бер, это не просто так, это знак свыше. Ничего на Земле не происходит просто так. И беды наши не пришли к нам просто так. Они посланы нам свыше за грехи наши. Да, именно за грехи наши Всевышний послал нам суровые испытания, но кто, как не он, в трудные времена указывал нам единственно правильный путь и спасал свой народ. И спасал он нас потому, что мы просили его о помощи, и он прощал нас и спасал нас, неразумных. И пути его неисповедимые привели нас сегодня именно сюда, в храм его, к священным заветам его, к свиткам и книгам его. И именно в этом я вижу ниспосланный нам знак. Он дает нам шанс, и мы не вправе упустить его, – Мойше-Бер торжественно обвел взглядом внемлющих ему людей, с удовлетворением отметив про себя появившуюся на их лицах одухотворенность и блеск надежды в глазах. – Не надо ругаться, не надо никуда бежать. Не надо злить их. Надо молиться, евреи! Вот что я вам скажу. Надо молиться! В этом наше спасение!