А она была ничего - страница 6

– Так я и веду к тому, что дракой делу не поможешь – только хуже всем будет. Чего сразу разнылся-то? Я знаю, что ты – терпила, но я своих в обиду не дам, понял? И так этого не оставлю!

– Разнылся? Терпила? Да ты охренел, что ли? Я о тебе же, дураке, забочусь! А ее я уважаю не меньше твоего.

– Знаю, извини, – вздохнул Сема и опустил голову. – Достал он меня просто. Гнида. Вот здесь уже! Вечно ко всем цепляется, сука. Где их с Бородой только понабрали?

– Так штатные режиссеры у нас все заняты. Вот и взяли Иво. Мне он тоже не очень нравится. Иногда говорит еще какими-то аллегориями и метафорами, что, кажется, сам себя не понимает. Ну а Борода – это Борода. Он всегда у нас за музыку отвечает. Я с ним, конечно, побольше контактирую, чем с эстонцем, но если деда с Иво сравнивать, то они – небо и земля. Наш себе таких выкрутасов, как этот, не позволяет.

– То есть то, как Валерьич на Зинаиду Ивановну ни за что, считай, пасть свою тогда раззявил – «вы не понимаете, это другое», да? Слушай, а ты, кстати, про «Стокгольмский синдром», часом, не слыхал? – ухмыльнулся Сема.

– При чем тут это?

– Да при том, что ты за сегодня второй раз уже о Бороде говоришь. Да с какими-то нотами симпатии. А до этого его ушатами отборнейшего говна поливал при каждом упоминании. Размяк ты совсем, как со Светочкой своей съехался. Эх, размяк. Определенно, – он ехидно захихикал.

– Вот как? Как ты это делаешь, а? Мы вообще сейчас о другом говорили! Как ты умудряешься абсолютно любой наш диалог свести к этому? – громко и раздраженно проворчал я, размахивая руками.

– Все потому, что ты – подкаблучник, – указал Сема на меня двумя пальцами, в которых была сигарета.

– Вот самый настоящий, – добавил он, щелкнув себя большим пальцем по зубу.

Я несильно пнул его по ноге.

– Да все, все. Ладно, – Сема в шутку потер место удара. – Надо быстрее решать, что будем делать с Ивчиком, пока время есть.

Мы замолчали, генерируя идеи. Мне в голову лез всякий абстрактный бред, который даже в качестве гипотезы было озвучивать как-то неловко. У моего друга, я уверен, ситуация была ничуть не лучше: он с приоткрытым ртом пялился в потрескавшийся белый подоконник, на котором сидел. Однако наши творческие муки не продлились долго – спустя несколько минут тишину прервал быстрый стук женских туфель. Внизу лестницы показался уголок синего платья. Это была Ника.

– А я так и знала, что найду вас двоих именно тут. Уже третий четверг подряд в пробке на подъезде к театру двадцать минут стою. А потом еще место никак не могла найти у площадки, чтобы машину хоть как-то приткнуть. Ничего не пропустила? Прибалт наш репетицию не начал? – осведомилась она, потирая руки от холода, и чмокнула в щеку меня и Сему. – Ребят, а сигареткой не угостите даму?

– Нет, не пропустила, расслабься. Ивчик с Алиной Владимировной сцепился. Мол, хореография ему не нравится. Наговорил ей всяких гадостей при всех, а она ему за это по морде дала, – лаконично пересказал события Сема и протянул ей сигарету.

– Так ему и надо. Вчера, говорят, он еще на нашего Александра Никифоровича наорал за то, что тот курьера к нему не пускал на территорию театра. Барину, видите ли, из опочивальни спуститься пришлось-с. Гондон, – покачала головой Сыдкаева и затянулась.

– Да, получается, не то слово, – тяжело процедил Сема.

– Ой, ну и хрен с ним, – поспешила перевести тему Вероника. – Вы лучше скажите, мальчики, придете ко мне премьеру отмечать?