Исследования, смысловое просветительство, герменевтические традиции и спекуляции, истории и легенды будут невольно захватывать вас, заставят включиться в переживания «русского Вергилия», неистово и дерзко рвущегося из «воронки дьявола» (по Данте). Любящего, пылающего, страдающего. В попытках постигнуть и прелесть неземную, и радость в небесах:
Признаюсь – и я влюблен!Так и мне узнать случилось, Что за птица Купидон; Сердце страстное пленилось;
Яркая образность и лаконичность изложения, приближение художественного мира подчас к языку и обычаям того времени, придают событиям привкус вечного:
Что слаб умрёт, как слаб родился?Почто ж кичится человек? За то ль, что наг на свет явился, Что дышит он недолгий век,
Рассуждая о Пушкине, мы «делаем себе человеков» (на языке христианской аскетики), мы воспроизводим не только свою мораль и идеологию, но главное – свой первозданный портрет, скрытый от посторонних глаз, потому что мы глубоко высказываем себя, когда размышляем и говорим о Пушкине, ибо, перефразируя высказывание теологического мыслителя Ф. Аквинского «Истину произносит язык его» (лат.)
Отметим, что текст книги построен на явлении «каскадности», разносмысленности авторских размышлений, когда одни строки читаются легко, без напряжения, а иные требует работы мозжечка, напряжения ума. Также автор намеренно сохранил повторы, возврат к уже высказанным ранее суждениям, по причине многомерности тематики, материала и пушкинских текстов.
Сделано с тем разумением, чтобы в финише книга предстала перед читателем как единое художественное полотно, логичный комплекс взаимосвязанных идей, концепций, перспектив, в которых присутствуют не только черты «двуногой животной особи», но и «видение иной жизненной правды и иного смысла мира»:
Глупцов, всегда злодейству близких.И взор я бросил на людей, Увидел их надменных, низких, Жестоких ветреных судей,
Ему говорили «нельзя». Но он все же шел, он подходил к вратам, везде слышал слово «нельзя» …Но на последних вратах было начертано «Можно» … ведь говорил Пико в знаменитой «Речи о достоинствах человека»: «…чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению…»
Яркая образность и лаконичность изложения, приближение художественного мира подчас к языку и обычаям того времени, придают событиям привкус вечного:
Что слаб умрёт, как слаб родился?Почто ж кичится человек? За то ль, что наг на свет явился, Что дышит он недолгий век,
И отражение духовного цикла пушкинских стихов, посвященных теме истины, борьбы добра и зла.
Я хочу рассказывать о том, как я понял, что Пушкин – Величие и Подвиг России. Раньше я принимал на веру слова о том, что Пушкин – выдающийся поэт. Фразы «Русский Аполлон» и «Родоначальник русского слова», «Первая гордость русской культуры» были почти пустым звуком. А выражение «Солнце русской поэзии» и вовсе звучало сленгом потусторонних сил.
Все понятия воспринимались как отвлеченный комплиментарий, как некое приятное, хотя и миражное, туманное, своего рода необязательное прорицание «Дельфийской пифии».
Разбавлялось и едко заупокойной, могильной философичностью, выделяющей яд и смрад рептилии, пронизывающей наше общество: «духовная мощь России погибла», «интерес к Пушкину массово упал…»; «Жалкий образец уродливой мечты»; «Смысл стихов закрыт для непосвященных, как будто эзотерическое чтиво»; «Пушкин – кобзарь, то есть народный певец, основа поэзии которого – национальный фольклор».
