Диспетчера, находящиеся в смежной с кабинетом комнате, тут же навостряют уши.
– Работа у нее, япона мать! – ядовито цедит Михайловна. – Тебе, кроме твоих бумажек, на хрен никто не нужен! Хоть сдохни, а бумажку дай! Все правильно, так и надо!
– Слушай, ты!..
Под стихийно возникшую шумную перепалку я падаю на диван радом с Алиной, стараюсь собрать мысли в кулак, вспоминая гадостный инцидент в приемном «тройки». На ум, однако, лезут одни ругательства. А их в официальный документ не поместишь.
– Ты как? – шепчу девочке.
– Нормально, – едва слышно отвечает она. – Чуть не побили нас.
– Милиция когда приехала?
– Она вообще не приехала. К нам «психи» приехали, нас отправили сюда, а сами там остались, с трупом.
– Молодцы…
Громко бабахает дверь, заставив зазвенеть стекла в окнах. Офелию надолго не хватило. Надежда громко и шумно дышит, достает из кармана халата флакончик с сальбутамолом. У нее астма, ей нельзя так кричать…
Некоторое время в кабинете царит относительная тишина, прерываемая звонками линий «03» и голосами диспетчеров. Мы старательно пишем, каждый свое. Наконец, Дарья Сергеевна с Алиной дружно встают, щелкая ручками, оставляют на столе у старшего врача объяснительные и выходят. Ловлю на себе робкий взгляд Алины перед тем, как она закрывает дверь. Почему-то на душе сразу теплеет, и даже ушибленный нос начинает саднить не так сильно.
Я торопливо дописываю предложение и протягиваю выстраданное Надежде. Та, не читая, раздраженно швыряет лист куда-то в бумаги.
– Работать сможешь? – спрашивает она, не глядя на меня. – Или снять тебя с линии?
– Не надо меня снимать. Переживу.
– Иди тогда… обедай.
Когда я вошел в комнату, чайник уже выбрасывал струю пара, колыхая им веточки свисающего со шкафа чего-то вечнозелено-плетущегося, заботливо взращиваемого Офелией, и обильно увлажняя приклеенный неизвестно кем и зачем плакат «Классификация катетер-ассоциированных инфекций». Офелия бряцала на столе посудой, в чем ей помогала упомянутая Дарья Сергеевна, кромсающая городскую булочку. Надо же, Михайловна гостей позвала! Небывалое дело. За спиной Офелии вижу Алину, рассыпающую кофе и сахар в четыре рядком поставленные чашки. А вот это уже приятный сюрприз.
– … заходим во двор – а там псина здоровая, – продолжает разговор Дарья, ловко орудуя ножом. – Алинка калитку открывает, а эта тварь кидается! Как я успела ее обратно затащить – сама не знаю. Ору им «Уберите собаку!» через забор, а они, как мешком стукнутые, все одно талдычат: «Она не кусается». Кой хрен там не кусается, когда у нее слюна с клыков капает!
– Что за собака? – интересуюсь я, усаживаясь на свою кушетку.
– А-а, Антон пришел! Иди, все готово уже, – улыбается Дарья. – Алиночка салатик вот принесла из дому, сама делала. Она у меня вообще умница такая. Вы знакомы?
Девочка густо краснеет и начинает разглядывать затертый многочисленными швабрами линолеум на полу.
– Да знакомы, знакомы, – пододвигаю Алине стул. – У тебя от тети Даши еще ушки не опухли?
– Нет, – еще сильнее смущаясь, шепчет девочка.
– Скажешь тоже, опухли! – смеется Дарья Сергеевна. – Кто бы говорил, балаболка ты моя! Когда вместе работали, кто мне всю ночь про психов своих сказки рассказывал?
– Ладно, хватит языками трепать, – прикрикивает Офелия, разливая кипяток по стаканам. – Ешьте, пейте, пока не дернули опять куда-нибудь.
Дружно садимся. Я накладываю салат в тарелку и ставлю ее перед стесняющейся Алиной.
