А ты помнишь?.. - страница 36

Не знаю, в какой момент дума зацепилась за друга, друга моей далёкой студенческой поры, когда и думать то было некогда, всё было в динамике, в движении… Стремительно и всё счастливо было тогда… Так вот зацепилась мысль моя за друга, и он становился ближе и ближе… Образ его почти отчётливо предстал предо мною и ему тому весёлому, всегда неунывающему Генке, иногда я звал его – Гешка, я седой улыбнулся сквозь время. Предстал он среднего роста, с волнистыми светлыми волосами, чисто из сказки о вольных русских мужиках, бесшабашных удальцов Руси-Матушки. Всё было в нём, словно сжало в комок все достоинства и недостатки человека, спаяло в немыслимое механическое соединение разнородные части и предметы. Какой-то ходячий конгломерат всяких множеств… Рядом с завидным упорством, сосредоточенностью жила какая-то непонятная расхлябанность. С быстрым, почти мгновенным решением алгоритма задачи, невозможность просчитать дальше собственного носа тот или иной поступок свой. Порою диву давался его действиям, когда вдруг загорался какой-то идеей, и тут же быстро охладевал к ней, и всё это топилось водкой, вином и прочими алкогольными зельями.

Правды ради надо сказать, что в студенческие годы меня окружали многие удивительные ребята, не просто весёлые, а удалые, бесшабашные, бесстрашные, в то же время начитанные, много знающие. Ведь студенчество это не только зачёты, экзамены, но и окружение, которое тебя вбирает, прессует, обнажает несовершенства, отбрасывает шелуху с тебя ненужную, формирует тебя как личность. Студенчество это как другой мир, куда ты попадаешь, и он своим резцом подобно скульптору вытачивает из тебя то, что заложено природой. Однако, как и везде есть свои ловушки, особенно связанные с вольницей… Вольница, которую схватывают студенты, имеет две стороны. Кто-то из мудрецов сказал, что вольность есть мать всех бед, всех катастроф, провалов, падений в жизни человека. Именно с вольности все начинается. Вольность – это беда для живущего. Стоит прислушаться к словам древних, они знали то, о чём пишут… Почему я заострил внимание на этом?.. Всё такое прошёл и испытал на себе… Снимаются запреты, снимаются внутренние преграды для разудалости и вольного, лёгкого поведения, то есть это значит «снять с себя крест». Всё зависит от того кто попробовал её, вольности вкус… Однако это совсем большое исследование, которого возможно частью коснусь, и то вскользь. А пока вернусь к товарищу…

Воспоминания стали наворачиваться одно на другое, и я стал к нему обращаться, словно находился он рядом и физически мог слышать меня…

– Знаешь, Генка? Я не ведаю, где ты сейчас, что с тобой, кем ты стал, да и жив ли… Сама жизнь по краям земли разбросала нас. Раскидала в стороны, где линии жизни нашей уже не пересекались. Но там, давно, они соприкоснулись и рядом одна возле одной шли долго, годы… Помнишь ли это?.. Я не знаю, дожил ты до нынешних дней, не знаю… Зная твой неукротимый нрав, твою независимость и твой зов куда-то, в какую-то даль неведомую, который ты частенько топил в вине, всё это у меня вызывает сомнения, что ходишь по земле, и всё же надеюсь, слышишь? надеюсь… К тебе далёкому, в каком бы из миров ты не находился, к тебе я обращаюсь, к тебе пишу.

А когда мы с тобой впервые встретились? Ты помнишь?..

Мы бок обок прошли не год и не два – много больше. У нас за спиной только по топтанию кирзовых сапог в одной роте два года, где ты прошёл замкомандира взвода, а я комсоргом роты. Почему меня избрали отцы-командиры комсоргом? Начальству виднее, наверное, что мог красиво сказать и грамотно писать, а всё остальное так себе, напридумано. Идеологически я не был комсоргом никогда… А ты везде был в десанте брошенном на объекты, где требовались твои золотые руки, мозг твой чертовски изобретательный и твой инженерный склад ума. В тебе, парне из периферии, жило странное умение всё делать правильно, и диву можно было даваться, как ладно многое выходило из-под рук твоих… И драться ты умел мастерски, без злобы, но те, кто попробовал твой отпор, уже более не решался на драчливую авантюру.