Рассказ Григория об этой последней разведке запомнился в таком виде:
Уже наши войска вошли в Чехословакию, началось освобождение города Кошице, что на границе с Украиной. Разведгруппа, кажется в составе четырех солдат, пробиралась через лес к ближайшему селению для выяснения обстановки (а может и языка посчастливится добыть). Но в какой-то момент, разорвавшаяся в непосредственной близости мина (или бомба?), изрешетив солдат осколками металла, расшвыряла их по лесной полянке. Все были ранены настолько серьёзно, что никто не мог даже двигаться. В довершение кошмара одного паренька подбросило волной прямо в „вилку“ расщепленного взрывом ствола дерева. „Расщеп“ соединился и зажал в адских объятиях солдата. От боли кричал, стонал, умолял окончить его муки… но кто бы смог? В те часы беспомощные раненые, на декабрьской стылой земле, казалось, меньше воспринимали собственные боли – так жутко оказалось быть бессильными свидетелями медленной, адской казни своего собрата. Так, по крайней мере, я воспринимала этот рассказ – ни слова о своих страданиях. Тот солдат через ночь перестал подавать признаки страданий – что-то бормотал, напевал, что-то ему виделось с его скорбной высоты, о чем пытался рассказать товарищам. Сошёл с ума.
Нашли их через два-три дня (не помню). Тело от осколков очистили. А вот с ногой не посчастливилось – началась гангрена. Резали несколько раз, пытаясь как можно больше оставить „живой плоти“. Но остановить заражение удалось только высоко над коленом. Первые, спасающие жизнь, операции проведены были в госпитале в г. Кошице. Где-то под этим городом закопана нога молодого солдата, нога, недошагавшая до Победы, недотанцевавшая, недо… А вот боль в коленке к непогоде, зуд между пальцами несуществующей ноги – постоянно напоминали, что она – эта нога – не забыла хозяина. Может быть за эту верность, много лет спустя, поэт напишет в своей неоконченной поэме „Палата“ отрывок „Раздумья“:
С поговоркою злою
жить навечно
дано,
что ногою одною
он в могиле давно.
.................................
Сосчитать я не властен
тех могил, где лежат
эти страшные части
неубитых солдат.
Весной 45 года был Григорий отправлен с группой выздоравливающих солдат в эвакогоспиталь в г. Сочи. 9-го мая в госпитале был банный день. Помещение для мытья („помойка“, как шутя её звали „клиенты“) было одно, совместное для мужчин и женщин из-за всяко-разных хозяйственных экономий, в том числе и из-за проблем с подачей воды. Просто было разделено на мужскую и женскую половины занавесью из плотной ткани какой-то.
Все моются. Лавки, тазики с горячей водой… Ползут по благодарному телу обмылки, иногда выскальзывающие из руки и вызывающие дружный хохот – „нагнись, подними“ – ах, как любили на подобные темы пошутить выздоравливающие боевые орлы!
И вдруг все замерли: ожил молчавший радиорупор. „Внимание! Внимание!..“
Объявлен конец войны! Полная победа! Фашисты разбиты! Германия капитулировала!“
Куда делась охранная перегородка! – мужчины и женщины – солдаты и санитарочки, обнимались, плакали, смеялись, не сразу вспомнив о своей наготе: такой „малостью“ эту долгожданную святую радость омрачить было невозможно.
Из госпиталя был выписан 25 июля1945 г. Со справкой о том, что является инвалидом ВОВ второй группы. Инвалидская пенсия составляла 40 рублей, но получать её не мог, поскольку почти сразу по возвращении начал работать. Поэтому в получении пенсии было отказано.
