Постепенно я осваивал окрестности Абрамцева. Прогулки становились все длиннее и длиннее. Иногда возвращался домой уже в сумерках. По вечерам, перед сном, с увлечением и со слезами на глазах перечитывал проникновенные рассказы о животных Сетон-Томпсона. А утром, опровергая нормальную логику, заряжал патроны и воспитывал Пирата – страстного охотника.
Но этим дело на собачьем фронте не ограничилось. Судьбе было угодно, чтобы мое охотничье хозяйство пополнилось. Как-то темной зимней ночью воры проникли в наш сарай и похитили козу-кормилицу. Мама и Баба Вава надеялись при помощи козьего молока подкормить меня после голодных военных лет. А тут такая оказия. Решили приобрести новую козу и дворовую собаку для охраны.
За поиски подходящей собаки взялся я. В Московском обществе охотников была книга со списками продаваемых собак. Не без труда мне удалось убедить родителей в том, что ничего лучше неприхотливой русской гончей для охраны сарая просто быть не может. Так впридачу к легашу Пирату у нас появился гончак Соловей.
Как и положено сыну художника, я время от времени что-то изображал на бумаге и иногда ходил на этюды с отцом или с соседкой – художницей Татьяной Радимовой. Но, ни мне, увлеченному радиотехникой, ни моим родителям моя карьера на изобразительном поприще не виделась. Думали, что я пойду по стопам отца моей мамы – технаря.
Но произошло событие, волею Всевышнего, изменившее все предположения по поводу моей будущей профессии. Как-то в конце сороковых годов мой московский приятель и тезка – сын художника Т. Г. Гапоненко – пригласил меня на просмотр работ учащихся Московской средней художественной школы. Эта школа в Лаврушинском переулке была известна в среде художников и имела хорошую репутацию. Наряду с официальным названием МСХШ было еще шутейное прозвище: школа детей одаренных родителей – ШДОР. Шутки – шутками, а на стенах были развешены подлинные шедевры, сотворенные моими сверстниками. Я был буквально ошарашен увиденным. С малолетства приобщенный к рисованию и не увлеченный этим занятием, где-то в закоулках подсознания я не сомневался в своих художнических способностях. Как же так? А я что? На всю жизнь осталось в памяти ощущение того момента, ощущение собственной несостоятельности, разочарования в самом себе.
Я твердо решил поступать в художественную школу. Родители не приветствовали это мое запоздалое решение, но и не противились ему. Сложность состояла в том, что мои сверстники учились художественному ремеслу уже пять лет и мне, предполагавшему поступать в шестой класс МСХШ, что равнялось десятому классу общеобразовательной школы, надо было выдержать строгий экзамен на профессиональное соответствие.
После занятий в обычной десятилетке, размещавшейся недалеко от Савеловского вокзала, я отправлялся на Масловку в мастерскую моего отца, где меня ждал приготовленный им натюрморт. Вскоре ко мне присоединился мой приятель – сын одаренного родителя[7] Вася Ливанов, пожелавший тоже попробовать поступить в МСХШ. Мы всю зиму с неимоверным упорством рисовали, писали акварелью и маслом, копировали рисунки классиков.
В начале лета в Абрамцеве я продолжил усиленно трудиться на художническом поприще, пытаясь хоть в какой-то мере приблизиться по профессиональной подготовке к моим будущим одноклассникам.
Однажды я писал на территории усадьбы пейзаж, примостившись рядом с васнецовской церковью. Незадолго до конца работы ко мне подошел худенький симпатичный мальчик в когда-то красном застиранном свитере. Он молча, внимательно наблюдал за моим живописанием. Когда я закончил работу и отправился домой, он пошел следом. По всему было видно, что мой застенчивый спутник стремится к общению.
