Та только сердито глянула из-под светлой чёлки.
– Что это?! – воскликнул кто-то за соседним столом, привлекая всеобщее внимание.
– Где? – неторопливо прогуливающийся по залу Невзоров подошёл ближе.
Веснушчатый рыжий парень, кажется, Серёга Зинченко, поднял ложку, и привставший с места Александр увидел плавающий в ней кусок даже наполовину недочищенной картошки.
Илья спокойно пожал плечом:
– Бывает. Третий курс, видимо, дежурил. Раздолбаи те ещё. – А как это есть?! – озвучил кто-то интересовавший всех вопрос.
– В идеале вдохновлённо и с аппетитом. Это вам не санаторий, ребят, через пару дней оголодаете,
и этому радоваться будете, – в глазах будущих курсантов явственно читался скептицизм, и Илья махнул рукой в конец зала. – Помойное ведро там.
Ситуацию немного спасли булочки – свежие, ещё теплые, прямо из духовки. Их разрезали пополам, клали внутрь масло и ели вприкуску со сладким чаем. Оживлённый шум разговоров давно стих, и в гулкой тишине раздавались только стуки кружек о столешницы.
– Чего покисли, народ? – наконец не выдержал Илья.
«Народ» удручённо молчал.
– Не всё так плохо, лётчиков кормят хорошо, особенно на полётах. Нам даже шоколад каждую неделю выдают. Только лётчиками надо ещё стать. И первый год вас будут постоянно проверять на прочность. Вы будете выполнять тысячи команд, видеть горячую воду раз в неделю в бане, разгружать фуры с картошкой, стоять в нарядах, спать по 4 часа в сутки, выматываться на строевой и после этого всего идти на пары. За неуспеваемость отчисляют сразу. Но большая часть уйдёт сама. Решит, что оно того не стоит. Кто-то уже через месяц. И останутся лучшие. Те, кто заслужит право носить офицерские погоны и летать.
Илья говорил спокойно, без привычной язвительности, и не оставалось сомнений – он не пытался запугивать, а рассказывал всё, как есть. Александр проникся. Но он знал, куда шёл, и не столкнулся, как многие другие, с разрушенными иллюзиями. И в этом плане ему было проще.
– Закончить приём пищи, выходи строиться. Те, кто не успел получить форму и знаки отличия, вам нужно успеть сегодня.
Очередь к каптёрщику тянулась через весь коридор и заканчивалась на улице, продвигалась крайне медленно, и Александр свой комплект обмундирования получил около часа ночи. Чуть ли не у половины роты форма висела мешком, и он, предполагая, что потом пытаться менять что-либо будет сильно сложнее, переоделся прямо там и попросил зеркало. Явно уставший от жизни пожилой прапорщик впервые за последние часы оторвал взгляд от списков и посмотрел крайне непонимающе.
– Зеркало есть тут где-нибудь? – вежливо повторил Александр.
Прапорщик устало выдохнул, и, видимо, не найдя сил ругаться, ткнул пальцев в мутное стекло на двери в конце коридора.
Всё могло быть объективно хуже – песчаного цвета «афганка» лишь слегка топорщилась на плечах, и немного длинноватыми были штаны. Ничего такого, что нельзя было на первое время исправить вручную. Всё равно сегодня ещё нужно было возиться с подворотничками – узкими белыми полосками ткани, которые пришивались к внутренней стороне воротника куртки – чтобы в первый же день не схлопотать выговор за нарушение формы одежды.
В казарме, несмотря на распахнутые настежь окна, ужасно воняло новыми кирзовыми сапогами, новенькой формой и пока ещё чистыми портянками. Дневальный, Пашка Соловьёв, уже стоял на «тумбочке» – на специально отведённом месте, расположенном в центральном отсеке напротив входа и недалеко от оружейной комнаты – и, кажется, клевал носом. Александр сочувственно поморщился – в ближайшие сутки наряда ему и ещё трём «счастливчикам» можно было спать не больше четырёх часов. Всё остальное время было необходимо заниматься исключительно общественно полезными делами. Также наряд доводил до всего курса распоряжения начальства и контролировал распорядок дня, периодически как можно громче выкрикивая различные команды вроде «Подъём!!!», «Выходи строиться!!!» и «До утреннего осмотра осталось 15… 10… 5… минут!!!». Короче, весёлого было мало.
