– Эй, люди, вы забыли про Колодец! – кричит кто-то.
Вдруг становится тихо. Колодец – самая страшная из темниц. Посредине тюремного двора, возле дома стражников, выкопана глубокая узкая яма, не шире колодца. Внизу несколько клеток, где всегда полная темнота. Заключенным спускают раз в день на длинной веревке кувшин с водой и несколько лепешек. Даже охрана не знает, кто там находится и за какие провинности; никому не известно, кто жив, а кто умер. Это про Колодец сложили пословицу: «Кто войдет туда – потерян навеки, а кто выйдет – будто заново рожден».
Несколько человек подходят к отверстию в земле – краю Колодца – и, наклонившись, заглядывают в него. Хасан протискивается и тоже пытается посмотреть. Ничего не видно. Тогда кто-то говорит:
– Нужна длинная веревка.
Один из «сасанидов» молча расстегивает кафтан. Все видят, что у него к поясу привязан большой моток тонкой, но крепкой веревки, плетенной из пальмового волокна. С ее помощью люди из воровского «братства» влезают на стены самых высоких домов, потому что на ее конце привязан стальной крюк.
Парень втыкает этот крюк в землю, пробует, крепко ли он держится, и, свесив ноги, садится на край колодца, а потом, упираясь в стенки, начинает медленно спускаться, держась руками за веревку, которая постепенно разматывается.
Все придвинулись ближе и прислушиваются. Наконец из-под земли доносится голос:
– Спустите мне фонарь, здесь совсем темно!
Ему осторожно опускают слюдяной фонарь, в котором горит масляный светильник. Через некоторое время снова слышно:
– Тяните, я нашел одного!
Стоящие наверху берутся за веревку. Им совсем не тяжело, даже не верится, что к другому ее концу привязан человек. Наконец они подтягивают веревку к краю колодца.
Все отшатываются. Над землей показывается страшное, заросшее грязными седыми волосами лицо с пустыми глазницами, покрытое коркой грязи. Молодцы подхватывают под мышки узника Колодца и ставят его, но у того подкашиваются ноги, и он бессильно валится. Потом слабым голосом спрашивает:
– Какой год сейчас, люди? Кто-то тихо отвечает:
– Сто пятьдесят четвертый год*, несчастный человек.
– Сто пятьдесят четвертый год, – повторяет вышедший из-под земли, а вокруг спрашивают: «Кто ты? Сколько лет ты провел в этом подземелье? Есть там еще люди, кроме тебя?»
Но человек будто не слышит вопросов и бормочет:
– Сто пятьдесят четвертый год… Снизу опять кричат:
– Бросайте веревку, здесь есть еще люди!
Снова вытаскивают нескольких изможденных, потерявших человеческий облик заключенных. Один из них, видно, совсем потерял рассудок: он все время бессмысленно улыбается и что-то бормочет, но никто не понимает его. Все они слепы, только один еще что-то различает. Опомнившись, люди окружают узников и куда-то уводят их.
Толпа, оставив тюрьму, направляется дальше по улице, к дворцу наместника, но тут кто-то кричит:
– Бегите, войска, сирийские конники!
Хасан плохо помнит, что было дальше. Толпа смяла его, отбросила к стене, потом втиснула в узкий переулок. Но там его достала сабля сирийца – что-то свистнуло над ухом, лицо обожгла резкая боль, и Хасан упал.
Когда он очнулся, было уже темно, прямо в лицо ему светила луна, кругом было тихо. Хасан с трудом сел и ощупал лицо. Щека была стянута коркой – видно, кончик сабли только скользнул по щеке и рассек кожу.
«Хорошо, что глаза остались целы», – подумал Хасан. Он встал и, держась за стену, побрел домой. «Только бы не напали бродячие собаки, – мелькало в голове. – Почуяв кровь, они могут наброситься и загрызть, как волки в степи».
