Аче. Роман о пустоте - страница 6

Скептическая картина мира, если и не была честной до конца, то не допускала в себе грубых погрешностей. Остальные теории висели на гвозде надежды или её отсутствия. А тут ни чему не противоречащий наглядно-опытный путь. В рамках познанного всё было логично. А за их пределы гордость реалиста просто не лезла. Ему точно не нужно было лезть в глубинные смыслы вещей и безграничные пространства неопределённого, чтобы изображать реальность, как она есть.

Остальное в жизни, как и в искусстве, было огромным лицедейством. Русалка, как образ, уродовала природу девушки. Надуманные крылья не давали коню взлететь. Образность всего явно тормозила развитие культуры. Мифология мешала видеть то, что перед тобой, во все времена. Маска уродовала человека, а образ заслонял личность.

Кругом происходило масштабное лицедейство с прописанным сценарием. Огромная постановка. И любая идея, любой скомканный образ, нераскрытый надуманный персонаж на заднем фоне мог стать твоей личностью, раздробить тебя на куски и собрать в иной пазл. Любая часть твоей одежды и мимики отдавала не тобой, а образом.

Образу всегда отводилась типовая роль, потому что любой образ во мгновение становился типом. Ролей могло и не хватать, и вот тут человек уже полностью терял своё лицо.

Он не ненавидел театр только из-за того, что ему не досталось роли. Его приводило в шок, как быстро менялись люди, получившие роль. Роль же в любой момент можно было сменить. Его ехидство питала только мысль о том, насколько быстро шла сменяемость людей, пожелавших остаться в роли.

Тут была проблема не в массовом тщеславии, а в абсолютной абстрактности происходящего. Образ убивал разум и затуманивал рамки познаваемого. Безумство красок давило на мозг. Любая идея и даже искра мысли в итоге пыталась его запутать. Свести с ума. Лишь усилием воли он отрезал идею. Лишил картинку образа.

И тогда он открыл глаза. И увидел, наконец, искомое. Реальность. Неприкрытую ничем. Перед ним лежала сама явь. Живая. Осязаемая. Его сердце бешено забилось. Ему больше ничего не нужно было делать. Просто увидеть. Познать и отрефлексировать саму быль.

– И где ты видела этого человека?

– Во сне, конечно.

– Да конечно…

– Не надо так на меня смотреть! В темноте людей нет. Они приходят к нам в наших снах. Как наши фантазии.

– Ну ничего себе, у тебя люди.

– Люди разные бывают. И я не берусь их осуждать. Ты, конечно, можешь это делать. Но я не понимаю, зачем тебе это. Это просто картина мира.

– И тебя не пугают такие люди?

– Дело не в людях!

– А в чём?

– Ни в чём! Бред это всё… Вообще, зачем ты об этом думаешь?

– По-твоему, вообще ни о чём нет смысла думать?

– Ты думаешь не о том.

– Не о чём?

– Вообще не о том…

Она резко встаёт. Я хватаю её за руку. Её маленькой руке, наверное, при этом больно. Вырывается сильно.

– Не надо… – говорит она печально, и я постепенно отпускаю руку, так, чтоб она не отлетела головой в стенку.

– Ты куда?

Она молча захлопывает дверь.

Она является ко мне как мысль- вспышкой, на миг всё освещая. Потом снова скрывается во мраке. Она всплывает в сознании на миг и не может в этот миг фарсить и ёрничать. Она говорит: «Привет» или просто смотрит… И не может не проронить нежность в этом взгляде… И скрывается тут же как всякий огонёк.

Мне обидно, что она ушла во мрак без явной причины. Я лишь жду… Когда она придёт. Потому что только я знаю, как она хочет прийти. Я верю. Она появится случайной внезапной вспышкой, даря улыбку, которой во мраке никто не видел.