Я кость от кости такой же, просто меня захватили чужеродные демоны и обратили в свою обманчивую религию – искусство, красота, гармония. Они терзают меня всю жизнь, а я, уродливая гадина, оторвался от корней и потому не принадлежу больше своему простому и естественному слою, но и в свою секту демоны отказываются меня принимать. Оттого нахожусь в подвешенном состоянии, где видится лишь одно преимущество – свобода.
В детстве и юности заботливые окружающие с беспокойством следили за мной при чтении мудрёных книг и пытливо интересовались, не тронулся ли я с них умом. Нет, ещё не тронулся? Ну а уж зрение-то точно сгубил…
Верно, зрение сгубил! Одним глазом смотрю, да и тем через линзу.
Заботливые окружающие вскидывали ручонки, замечая во мне интерес к подозрительным фильмам. Как-как? Господи, да и пяти минут просмотреть эту мерзость невозможно! А тебе что, прямо нравится что ли?
Заботливые окружающие устало качали недовольными головами, вслушиваясь в ту музыку, что я слушал. И что, тебе вся эта дрянь симпатична?
И даже не в музыке, фильмах и книгах дело. Собственно, мало кто знает, что ты там по вечерам слушаешь и смотришь. Самое гадкое – это тотальное неприятие твоего образа мыслей, твоей личности.
Других, этих хранителей усреднённости и благочинности, пугает твоя непохожесть, твой азарт, твоя энергия, твоя ярость. Они понимают какими-то отложениями и дуновениями, что ты можешь разрушить их привычный мир и сладостную негу непричастности к жизни, её сердцевине, центру принятия решений.
Тревожные умы где-то там, за пределами досягаемости – это нормально. Но рядом с нами, в непосредственной близости – это мучительно неприятно и страшно.
Вместо того чтобы изучать двигатель внутреннего сгорания, сварочный аппарат или хотя бы математику – всё то, что может обеспечить стабильный кусок в жизни – я интересовался абсолютно непрактичным творчеством Уильяма Фолкнера, Пьера-Паоло Пазолини и Роберта Фриппа.
Ну, впрочем, выучился и кое-чему практичному – английскому языку.
Так вот ведь напасть – он мне ни разу в жизни не пригодился. Он меня не кормит.
Потому что для того, чтобы применять его на практике и при этом не в качестве школьного учителя, нужно переместиться в другой слой, но сделать это в моём случае не получалось.
Потому что мой, родной и заклятый слой бессловесного крепостного люмпен-пролетариата – он цепко проник своими щупальцами под кожу и не желает меня отпускать. И я не обладаю ни силами, ни гибкостью, чтобы измениться, подстроиться или хотя бы притвориться, что могу быть полезен другому слою.
Все мои проблемы – они от этого. От несоответствия моей личной жизненной целеустремлённости с моей социальной ролью, которая всегда оказывается выше и сильнее личности.
Вроде бы писатель, но при этом практически за бортом солидной публикабельной литературы.
Вроде бы интеллектуал, но при этом не приемлю интеллектуальные церемониалы.
Меня дико раздражают все эти сладенькие учёные, литераторы и прочие представители высокой культуры и истеблишмента. Почему-то я ощущаю в них угрозу. Мне неприятно с ними, некомфортно.
При этом ещё больше меня раздражают дубы из народа, работяги-гопники с их трёхкопеечным мировоззрением и копеечной правотой. Я отчётливо понимаю, что они внизу социальной пирамиды, что их имеют, и мне категорически неприятно уподобляться им.
Я горжусь своей неприкаянностью и независимостью, странным образом страдая от невозможности идентифицировать себя с какой-либо социальной прослойкой и стать полноценной её частью.
