Вытаскивая из сумки учебник и пенал, я вдруг поймала на себе его косой взгляд и дружелюбно улыбнулась. Однако, тот лишь скривился и отвернулся, заставив меня недоуменно хлопать глазами. Ему что, не нравятся принятые в обществе проявления вежливости? Ладно, пусть думает, что хочет, лучше послушаю преподавателя. Все же мне придется учиться тут месяца, не стоит расслабляться.
Первая лекция была вводной. Нам рассказывали историю академии, правила, и обрисовывали, что мы будем изучать — ожидаемо, магию. После этого преподаватель, представившийся Густавом Ферро, достал из стола круглый хрустальный шар. Все ученики по одному подходили к преподавательскому столу и, положив руки на шар, ждали, пока он определит их стихию.
Свою стихию я знала — огонь, как у Рыжего Тома, и поэтому, когда шар под моими руками окрасился багрово-красным, только кивнула. У моего соседа же оказалась ледяная стихия. Под его пальцами хрустальный шар покрылся изморозью, и в нем медленно закружились снежинки, как в новогодних стеклянных шарах с домиками и блестками, которые продают на ярмарках. Красиво.
Брюнет, однако, никак не отреагировал на слаженный вздох восторга, и все с тем же каменным выражением сел на место.
— Великолепный дар, эээ… — отметил преподаватель. — Как вас зовут?
— Эйден Хэйвуд, профессор, — отозвался тот, вставая.
— О! — глаза профессора Ферро округлились, но больше он не стал ничего добавлять, а вызвал следующего адепта.
Я покосилась на своего соседа Хэйвуда, но обнаружила, что тот сидит вполоборота и вполне может заметить мой интерес, и тут же отвела взгляд. Ладно, потом спрошу у Генри, что это за Хэйвуды такие, про которых говорят: «О!». И что это «О», собственно, означает.
Через несколько минут профессор успел проверить всех адептов. Больше всего в группе оказалось воздушников и водников, еще несколько огневиков и только один — ледяной маг.
— Ну вот, опять ни одного иллюзиониста, — грустно пробормотал себе под нос преподаватель. Если бы я не сидела на первой парте, то, пожалуй, даже не услышала бы его слов. Он так расстроился, что даже его усы, казалось, грустно повисли. — Ладно, теперь перекличка! — уже громче объявил профессор Ферро, беря в руки журнал. — Итак, когда я называю ваше имя, вы должны встать и сказать: «Тут, профессор». Начнем… Билл Адамс!
— Тут, профессор, — пробасил крупный детина с предпоследней парты, поднявшийся так грузно, что чуть не своротил соседний стол вместе с адептами.
— Хорошо, — преподаватель отметил что-то в журнале и перешел к следующей фамилии. И все шло гладко, пока он не дошел до моего имени.
— Вилир… Вилур… Эмиль Вилар! — уже громче объявил он, и я с готовностью поднялась.
— Тут, профессор, — скромно отозвалась я, уже ожидая, что сейчас он поставит отметку в журнале, и я сяду, как все. Однако вместо этого профессор Ферро вдруг уставился на меня внимательным взглядом, и я тут же похолодела. Неужели он понял, что я девушка?
— Вы иностранец? — спросил он через пару секунд, и, когда я, покачнувшись от облегчения, кивнула, повторил чуть ли не по слогам и в три раза громче: — Вы говорите по-эггерионски?
— Да, — я испуганно закивала головой.
— Говорит, он все понимает! — влез в наш разговор Томас и, к счастью, отвлек внимание на себя. Профессор тут же махнул рукой, позволяя сесть, и я буквально рухнула на стул. — Ему так нравится в Эггерионе, он мне все уши прожужжал! Он с детства мечтал учиться у нас и так страдал, так рыдал, пока родители не отпустили его заграницу!
