Сейчас же привередничать мне не приходилось. Хотя и очень хотелось: за пару котлет я была почти готова убить. Но вместо этого пошла по второму кругу с миской к раздаче. Что ж, пшеничная каша, говорят, полезная.
Это я озвучила братцу, когда тот, унюхав еду, вылез из сумки, продегустировал мой завтракоужин и проворчал:
– Од, ты не могла найти ничего получше?
– Это, между прочим, диетическая пища! – возразила я, чувствуя, как на зубах скрипят алхимические специи.
– И я даже догадываюсь почему. От одного вида такой еды весь аппетит исчезает, а вместо него возникает острое желание похудеть, – выдал братец и, почесав лапой за ухом, добавил: – А то и вовсе объявить голодовку до тех пор, пока нормально не накормят.
Но спустя некоторое время, противореча своим собственным словам, братец примостился к миске и начал подъедать с краю.
Когда же с кашей было покончено, Мик, деловито шевеля усами, поинтересовался:
– Ну и что у нас дальше по плану?
– Сначала грабеж. Потом подвиг, – выдохнула я осоловело.
– Кого грабим? – уточнил братец, замерев столбиком и озираясь.
– Не кого, а что. Лечебницу, – пояснила я. – А подвиг – это мне дотащить тебя оттуда до академии через полгорода. Причем сделать это так, чтобы никто не заметил.
– Ты уверена, что сможешь?
– Нет, – честно ответила я. – Но выручать-то тебя все равно нужно.
И неизвестно еще, что будет хуже при этой спасательной операции: братец бессознательный или, наоборот, бодрствующий и передвигающийся. Ведь в его теле сейчас сознание хомяка со всеми его повадками и инстинктами.
Впрочем, гадала я о том, в каком состоянии Мик, ровно до седьмого оборота клепсидры – времени, когда закатное солнце вот-вот было готово провалиться за горизонт. Именно к этому моменту я подошла к зданию лечебницы.
Тьма, поначалу неуверенно притаившаяся в подворотнях и углах, стала все более смело расползаться вокруг. И вместе с ней мои чувства стали острее, тоньше.
Казалось, я ощущала все вокруг оголенными нервами. И прохладу сумерек, и особый больничный дух, что витал в лечебнице, в которую я зашла с улицы.
Приемный покой был небольшим и обшарпанным, со столом, за которым сидела дородная дама и с увлечением читала какой-то роман. Вахтер оторвалась от него с видимой неохотой, когда я спросила, не поступал ли вчера в отделение молодой человек без сознания. Высокий, светловолосый. Маг.
После этого вопроса на меня посмотрели как на досадное недоразумение.
– Всех не упомнишь. Да и часы сейчас не приемные. Приходите завтра, милочка, – услышала я. А затем пухлая ручка потянулась к заветному томику, давая понять, что разговор окончен.
– А если глянуть в книге учета? – я не отступала.
На меня посмотрели поверх уже открытой книги как на личного врага. Видимо, я оторвала даму от какого-то эпичного момента. Не иначе. Но знала бы пышка, что самая эпохальная битва сейчас шла внутри меня: это была борьба воспитания и нецензурной брани.
Вежливость все же победила. И я даже смогла выдавить из себя молящую полуулыбку. Искренне надеюсь, что это была именно она, а не оскал бешеной гиены.
– Ну хорошо… – откладывая заветный томик, отозвалась вахтер и притянула к себе засаленный журнал учета. – Как, говоришь, его имя…
– Он был без сознания. Скорее всего, записан как неизвестный, – тут же отозвалась я.
Пухлый пальчик с идеальным маникюром заскользил по строчкам. И спустя некоторое время нашелся неизвестный блондин без сознания, которого поместили в двадцать шестую палату.
